Что же происходило и почему бароны-лютеране оказались вынуждены признать столь неприятный для себя факт? Задолго до появления в Риге петровских солдат, в 50-е-70-е годы XVII столетия, произошло резкое укрепление позиций "русской веры" в Латвии. Православные и староверческие храмы, словно по взмаху волшебной палочки, стали строиться и в Инфлянтах (Латгалии), и в Лифляндии, и в Курляндском герцогстве.
Как известно, в ходе так называемой Первой Северной войны (1655–1661) русские войска заняли ряд лифляндских городов и, по заключенному в конце 1658 года со шведами перемирию, россияне получили право три года управлять Кокенгаузеном (Кокнесе), Мариенбургом (Алуксне) и Дерптом (Тарту). В нескольких лифляндских городах появились православные церкви. И, видимо, сюда потянулись и местные жители. Обратим внимание на даты. Перемирие было заключено 20 декабря 1658 года. А уже через месяц лифляндский ландтаг забил тревогу: крестьяне веру меняют!
Одновременно со строительством православных храмов в Лифляндии, Инфлянтах и Курляндском герцогстве в 1659 году появились первые староверы. А в Курляндском герцогстве вскоре возник даже чисто славянский город с православным храмом.
Та же война, что привела к контролю московитов над Кокнесе и Алуксне, породила поток беженцев из польской в то время Белоруссии. К ним присоединялись староверы, и, не исключено, местные православные. Они основали Гельмгольфскую слободу и стали работать лоцманами, торговцами, даже дрессировщиками медведей.
Чтобы беженцы не уехали обратно, рачительный курляндский герцог Якоб Кеттлер (в латышской литературе – Екаб – прим. автора) дал слободе право города, определив, что жить в нем могут только русские и поляки. Жители города Якобштадта (Екабпилса) основали не только православный храм, но и монастырь.
Заметим, что ко времени основания Екабпилса православие существовало в Латвии уже более 500 лет. И как его ни запрещали, как с ним ни боролись, оно не исчезало.
Когда в конце ХII столетия немецкие крестоносцы вторглись на территорию Латвии, в Кокнесе и Ерсике уже существовали православные церкви. А русский князь Рюрик Ростиславович еще в XII веке основал в Лудзе православный храм Святого Михаила (в исторической литературе встречаются утверждения, что это событие можно считать основанием города).
Как относились в Средние века к православию балты? В изданном в 1931 году в Риге историческом очерке латвийский историк А. А. Поммер утверждал, что "великолепие православного богослужения, жизнь и обычаи православных" привлекали латышей.
Но вот крестоносцы уничтожили замок древнерусского князя Вячко в Кокнесе, разорили Ерсику, стали контролировать значительные территории в Прибалтике. 7 ноября 1219 года Его Святейшество Папа освободил основателя Риги епископа Альберта от подчинения архиепископу Бремена. Ливония стала независимой и получила право называться землей Пресвятой Девы Марии.
И что же? Епископ Альберт вскоре с удивлением обнаружил, что в его католическом государстве по-прежнему живет множество православных. Чтобы подстегнуть его к решительной борьбе со "схизматиками", Римский Папа Гонорий в 1222 году направил в Ливонию специальное послание. Он с неудовольствием констатировал: "От достопочтенного брата нашего, епископа Ливонской церкви, стало нам известно, что некоторые рутены (русские – прим. автора), поселившиеся в Ливонии, придерживаются греческого обряда… нужно принуждать этих рутенов к соблюдению латинского ритуала".
Итак, Папа Римский требовал "принуждать". А вот в православие в Ливонии никого и никогда не обращали насильно. Но, несмотря на требование Гонория принуждать переходить в католичество, православные в Латвии никуда не исчезли. Напротив, в Риге в XIII веке появился храм Святого Николая Чудотворца.
Прошли сотни лет – большой срок для интеграции на базе католичества. И что же? В 1582 году по Ливонии проезжал, направляясь в Россию, дипломат Папы Римского Антоний Поссевино. В Илуксте он как духовное лицо решил провести службу. И обнаружил, что ему не перед кем проповедовать. В ливонском поселке жили… одни православные.
Чем же продолжало привлекать православие латышей после появления в Ливонии немецких священников? Об этом нынче мало говорят и пишут. Немецкие крестоносцы ассоциировались у местных жителей с угнетением, с несвободой. В том же XVII веке, когда лифляндский ландтаг встревожился по поводу "легковерия" латышей, в соседней Курляндии немец Пауль Эйнгорн написал поучительную "Историю латышей". В ней он привел такой факт: некий немец перевел на латышский древнюю хронику и стал читать латышам, как воевали их предки. Латыши начали сами обсуждать прочитанное. Тогда немцы, опасаясь восстания, запретили говорить об истории.
А православие в Ливонии никому не навязывалось. Еще Генрих Латвийский, автор хроники XIII века о вторжении в Прибалтику крестоносцев, признавал, что православие в Латвии никого не заставляли принимать насильно.
И вот уже в XIX столетии автор знаменитой поэмы "Лачплесис" Андрейс Пумпурс в стихотворении "Запад и Восток" противопоставлял Восток, откуда приходит свет, и принесший беду Запад. А православный латышский священник XIX столетия Янис Лицис, насмотревшись на жизнь латышей под властью немецких баронов, написал однажды, что "нет на свете народа лучше русского". (Сегодня священника Яниса Лициса вполне могут объявить "полезным идиотом" Москвы). Он же так писал о чаяниях латышей, о России: "Знает ли она, что одна наша надежда на нее, только одна эта надежда и подкрепляет нас в нашей горькой доле…".
Итак, "русская вера", то есть вера не угнетавших латышей людей, порой казалась предпочтительнее и была связана с надеждой на лучшую жизнь.
В 40-е годы ХIX столетия в Лифляндии десятки тысяч человек перешли в православие. Быть может, они рассчитывали на выгоду от такого поступка, на то, что православный царь станет защищать своих единоверцев? Прибалтийский генерал-губернатор Евгений Головин в докладе в Санкт-Петербург так определил их мотивы: часть латышей действительно искали выгоду, но другие действовали "по внутреннему убеждению".
Несомненно, в 1659 году у лифляндского ландтага имелся основательный повод для беспокойства…
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.