Это продолжение интервью с участником штурма Грозного, героем России, полковником Вячеславом Сивко. С первой частью можно ознакомиться по этой ссылке.
– Вячеслав Владимирович, во время Чеченской войны вам пришлось даже идти в Белый дом. Расскажите, пожалуйста, как это произошло.
– Одной из приданных рот была поставлена задача овладеть этой недостроенной 12-этажной высоткой. А что оно собой представляло? Дом-свечка, он стоял на бетонных столбах, а первый этаж должен был быть застеклен. Но стекол, конечно, не было еще.
В конце концов, выбили мы дудаевцев из их стратегически важного объекта. Естественно, они предпринимали атаку. В свою очередь, во время их атак, наши мотострелки оттуда не отступали, а просто поднимались выше на этажи. Получается, что на первом этаже находились дудаевцы, на втором – тоже, а с третьего этажа – наши. Поэтому нашу роту надо было оттуда спасать.
На тот момент ротой командовал капитан Владимир Чабанов, впоследствии ставший героем России. К сожалению, он умер в молодом возрасте.
И вот Чабанов с командиром дудаевцев Аюбовым начал вести переговоры. Поскольку я был старший на этом пятачке, то взял на себя полноту ответственности за переговоры. Дело было в том, что вокруг этого здания в результате боев было много убитых – и наших солдат, и их погибших. Их невозможно было убрать, потому что это пространство простреливалось. Попробуй высунься – будешь сразу уничтожен.
8 января я начал вести переговоры с Аюбовым. Давай как-то, говорю, подумаем – перемирие объявим, ведь надо трупы забрать, мол, мы – свои, вы – свои. Он говорит: "А чего с ротой делать будем?". Я отвечаю: "Выпустить надо ее". Нет, он говорит, выпустить ее не может. Аюбов сказал: "Если вы ее попытаетесь освободить, мы это здание подорвем, 300 кг тротила мы уже заложили под эти опоры, командир ваш может подтвердить". Командир наш подтвердил.
Я говорю: "Ладно, давай встретимся, обеспечим проход". Он согласился. Мы встретились. Пришел. Я его привел в Парк культуры – там был командный пункт, в котором находился командующий западным направлением федеральных войск – генерал Бабичев Иван Ильич.
И мысль такая возникла: не знают, наверное, в Москве, что здесь на самом деле происходит. Когда сам видишь трупы, которые собаки поедают… Понимаешь, что что-то неправильное происходит.
Так вот, мы пришли к Бабичеву. Бабичев доложил в Москву. Вышло постановление правительства, его председателем тогда был Виктор Черномырдин: было объявлено перемирие на два дня, за это время боевики должны были сложить оружие. Всем тем, кто не запятнан большой кровью, будет объявлена амнистия.
Постановление пришло ночью, где-то в четыре часа утра. Мы опять с Аюбовым встретились и вновь пошли к Бабичеву. Бабичев рассказал про постановление. Аюбов ухмыльнулся, говорит: "Это для нас ультиматум, мы не будем так разговаривать". Назад я его проводил в район железнодорожного вокзала. Он мне говорит: "Слушай, я вот уже дважды у вас был. А ты сам сходи к Масхадову в Белый дом, я тебе обеспечу безопасность".
Я и согласился. Докладывать не стал – Бабичев бы не отпустил. Со мной еще прапорщик с нашего братского рязанского полка вызвался. Мы вместе и пошли.
Аюбов рассказал, что, мол, видели, что ваши шли, но не препятствовали: они подошли 31 декабря в район вокзала, наверное, подумали, что Грозным овладели, спокойно технику оставили, зашли на вокзал… "А мы их в это время окружили, начали их расстреливать, всю технику сожгли. Одна только машина вышла". 44 единицы техники всего потеряли.
Когда пришли в здание их правительства, у меня ассоциация возникла – фильм смотрели, "Ленин в Смольном"? 1917-й год. Народ там не только был в военной форме. Очень много СМИ было. Француз какой-то подошел ко мне. Американцы только оттуда уехали.
Пришли мы в помещения, где находились Зелимхан Яндарбиев и Масхадов. Я Масхадову рассказал условия, довел постановление правительства. Как сейчас помню: Масхадов аж подскочил. Это, говорит, ультиматум, мы на это не пойдем! Я ему в ответ предложил встречу с Бабичевым. В конечном итоге встреча состоялась в этом же здании. Роту мы все-таки выпустили.
Когда с Исой, замом Масхадова, разговаривал, он мне объяснил, что мотострелков выпустить не могут, они уже кровники стали: "Что мы скажем матерям тех солдат, которые погибли? Либо мы стрелков должны уничтожить, либо они нам должны оружие отдать". По их законом, для чеченцев большой позор. В итоге наши бойцы привели в негодное состояние свое стрелковое оружие, которое вынуждены были оставить. Солдатам жизни были сохранены.
– А что было дальше?
– Война продолжилась. Командованием было принято новое решение о продолжении наступления с другого направления.
Мне уже тоже пришла замена. 23 января 1995 года я выехал из Грозного в пункт постоянной дислокации. Личный состав остался в Грозном. Находился он там до июня 1995 года. В мае командование менялось. Я снова туда на замену поехал, уже находясь в районе Гудермеса.
Задачи уже по-другому стояли. Командование федеральных сил на Северном Кавказе провело совещание, на котором объявили, что война закончилась. Пользуясь этим, я попросил разрешение вывести в пункт постоянной дислокации сводный полк, на что было получено разрешение. Часть эшелонов уже отправилась в пункт постоянной дислокации – город Псков.
И тут – Буденновск (атака террористов, возглавляемых Шамилем Басаевым, на российский город Буденновск с последующим захватом больницы и заложников 14-19 июня 1995 года – прим. Baltnews). И все на 180 градусов меняется.
– Зачем боевикам нужен был этот теракт?
– Им нужно было что-то такое, чтобы изменить ситуацию. Я до сих пор не понимаю, как боевики смогли свободно зайти в эту больницу – то ли подкупили, то ли что… Они на весь мир этим своим захватом "прославились". Черномырдин вел с Басаевым переговоры.
Изначально, при Дудаеве, из собственных чеченцев формировались воинские подразделения, воинские части, бригады у них были сформированы. А потом появились группы террористов-международников.
Собственно, со своим полком я вышел. В 1995 году был переведен в Москву. В 1997 году я подал рапорт, его удовлетворили, уволен был в запас. Но все то, что происходило, я отслеживал.
– Насколько, на ваш взгляд, боевики были самостоятельны? Есть мнение, что, как и в случае с Афганом, например, была помощь извне – подготовка, боеприпасы, люди…
– Если рассматривать боеприпасы, то тут интересный момент: на территории Чечни оставалось достаточно большое количество боеприпасов. Павел Грачев хотел это оттуда вывезти, но ему не дали. Все те воинские формирования и те склады, которые там были, так и остались. Даже самолеты там оставались. Благо, наша авиация их разбомбила и уничтожила.
Любое формирование не может существовать просто так. Туда поступали финансовые потоки.
– Откуда?
– Не могу сказать. Много разных разговоров ходило. Инфраструктура там была великолепная. Нефть там была. Нефтедоллары были. Разговоры эти были небезосновательные.
– Как вы считаете, можно ли было вообще избежать такого количества потерь в ходе штурма Грозного?
– Избежать? Чтобы избежать, нужно было не воевать вообще. Бессмысленных потерь не было. Война есть война.
– Как вы воспринимаете две чеченских войны: вы их разделяете, или они в вашем представлении как одна большая война?
– Как сказать… 1999 год, новогодняя ночь, Владимир Путин становится президентом. Он прилетает в Гудермес, встречается с солдатами. Знаменитая сцена – он рюмку поднял, поставил и произнес: "Пока мы боевиков не уничтожим, не наведем порядок, мы права не имеем праздновать".
1994-1995 годы нельзя сравнить со Второй чеченской кампанией… Появилось понимание, что нам нужны вооруженные силы. Раньше думали – все, нет у нас вооруженных сил. Не летали, не стреляли, не учились. Топлива нет. Ничего нет. А потом потихоньку что-то появилось. Начали появляться люди – тот же Шаманов Владимир Анатольевич. У него талант – умение в боевой обстановке управлять частями, соединениями.
А люди, которые наживались на этой войне, отошли от дел. У военных появилась возможность воевать.
– Почему возобновились боевые действия?
– Надо было как-то эту территорию от бандитов защищать. Террористы еще пытались дестабилизировать обстановку.
– А нельзя было раньше ковровые бомбардировки провести?
– А как? Там было мирное население. Мы были повязаны по рукам и ногам, но старались выполнять свои задачи. Население выгоняли, или обходили.
– А симпатии местного населения на чьей стороне были?
– Много русских там ведь было. Когда мы находились в районе депо, русское население пришло к нам. Мы их кормили, поили. Они сидели в подвалах, ждали, когда все закончится. Они так и говорили: без вас жизни у нас не было. Они бесправные полностью были. Там с женщинами что угодно делали – изнасиловать могли… Старика или малолетку – плюнут, ударят, побьют… Квартиры отбирали. Русские говорили: вы пришли – оставайтесь, если вы уйдете – жизни нам не будет.
– Вторую чеченскую кампанию оценивают гораздо положительнее, нежели первую. С чем это связано?
– В Первую чеченскую брали неподготовленных ребят. Нехватка людей была большая. С флота морпехов снимали – и направляли туда. А умеют они воевать, не умеют – уже никто не разбирался. Сплоченности не было.
Во Вторую чеченскую уже понимали, что нельзя направлять на выполнение боевых задач коллективы, которые не прошли подготовительные этапы. Нужно только слаженными подразделениями выполнять боевые задачи.
– Насколько важен был в успехе Второй чеченской кампании личностный фактор? Я говорю конкретно о приходе к власти Владимира Путина.
– Я уверен, что благодаря тому, что у нас такой президент – мужественный, решительный, понимающий ситуацию человек – произошел успех. Он давал возможность и обеспечивал нас как технически, так и управленчески. Я считаю, что подход к кадрам очень серьезный. В него поверили как в верховного главнокомандующего. Личность – это очень много значит. Весь опыт ведения военных действий это показывает. Мы же вспоминаем великих полководцев, например, Кутузова, Суворова.
Путин, став президентом, лично приехал в Чечню. Это очень воодушевило. Потом были важные назначения. Он судил только по личностным качествам – и делал это весьма успешно.