В конце 1980-х бурления в политической и общественной жизни Советского Союза усилились. В республиках заговорили о необходимости государственного суверенитета, при этом активизировались долго находившиеся в подполье националистические движения.
Одной из республик, стремящихся к самостоятельности, стала Латвия, принявшая 4 мая 1990 года Декларацию независимости. Подписание этого документа явилось одним из важнейших шагов к выходу республики из состава СССР.
Вместе с тем многие конструктивно настроенные политики Латвии, настаивая на реформистском пути развития страны, не поддержали принцип восстановления довоенной Латвийской Республики. Именно применение такой концепции создало беспрецедентную ситуацию – раскололо общество на граждан и неграждан.
Могло ли быть иначе, и кто виноват в произошедшем, Baltnews рассказала экс-депутат Верховного совета Латвийской ССР, ныне депутат Европарламента от Латвии Татьяна Жданок.
– Татьяна Аркадьевна, расскажите, как были созданы Народный фронт и Интерфронт? Какое участие вы принимали в деятельности последнего?
– Интерфронт создавался практически параллельно с Народным фронтом Латвии. Съезды НФЛ (октябрь 1988 года) и Интерфронта (январь 1989 года) проходили во Дворце конгрессов, с прямой трансляцией по телевидению.
Но уже к моменту выборов в Верховный Совет Латвийской ССР, состоявшихся 18 марта 1990 года, Интерфронт перестал быть представительной массовой организацией из-за раскола в руководстве.
Идейное ядро НФЛ сформировалось в Латвийском государственном университете (ЛГУ), а Интерфронта – в Институте инженеров гражданской авиации (РКИИГА).
Поначалу я, вместе со всей нашей кафедрой высшей математики ЛГУ, вступила в НФЛ, но националистический дух, пропитавший атмосферу съезда этой организации, был для меня неприемлем и заставил отказаться от членства в ней.
По просьбе коллег-математиков из РКИИГА я подключилась к разработке программы Интерфронта. Ну а затем выступила с докладом о межнациональных отношениях на съезде ИФ.
– Какие идеи были у Интерфронта в то время?
– Само название организации характеризовало ее подход к "национальному вопросу". А вот по экономической программе были сильные расхождения.
Я параллельно принимала участие в дискуссиях организации "Центр демократических инициатив", в которой в основном состояли вузовские преподаватели. В их числе и Сергей Диманис, который впоследствии стал председателем фракции "Равноправие".
Наши идеи были таковы: провести рыночные реформы, особенно в сфере услуг и мелкого производства. Мы предлагали тот путь, по которому вскоре пошел Китай.
Конечно же, я не относилась к тем, кто не хотел ничего менять. Однако другая часть руководства Интерфронта выражала консервативные взгляды.
Тогда мы с Анатолием Белайчуком, проректром РКИИГА, приняли решение выйти из президиума ИФ, дабы не обострять противоречия. В составе руководителей организации остались в основном бывшие военнослужащие.
Выборы 1990 года в Верховный Совет проходили по мажоритарному принципу, то есть были избирательные округа.
Я баллотировалась в одном из районов Риги, где меня избрали в первом же туре. Сразу после выборов мы создали в Верховном Совете фракцию, оппозиционную к Народному фронту, и назвали ее "Равноправие".
Нас было 59, и все мы были очень разными по своему политическому опыту. Однако к августу 1991 года большинство из этих людей просто потерялось. Многие приостановили свое участие в политике.
Прелюдия распада
– В августе 1991 года в Москве была предпринята попытка государственного переворота, путча. Почему такое стало вообще возможным?
– Путч нельзя вырвать из общего контекста, потому что все к этому и шло. В апреле того же 1991 года состоялся пленум ЦК КПСС, на котором был поднят вопрос о Михаиле Горбачеве.
Именно это явилось прелюдией к августу. Тогда Горбачев сохранил за собой пост генерального секретаря ЦК КПСС. История, конечно, не терпит сослагательного наклонения, однако, если бы все пошло иначе...
На пленуме ведь были названы альтернативные кандидаты на пост генсека партии. В их числе был Юрий Прокофьев – первый секретарь Московского горкома. Он был человеком весьма прогрессивных, но в то же время патриотических взглядов.
В преддверии пленума ЦК КПСС прошел наш пленум Компартии Латвии. Там мы давали строгий наказ тем, кто поедет в Москву. Наказ был следующий: возглавить КПСС должен тот, кто мог бы вывести партию и страну из катастрофы, к которой все шло.
И это моя принципиальная личная претензия к Альфреду Рубиксу, возглавлявшему тогда Компартию Латвии. Большинство на латвийском пленуме рекомендовали снять Горбачева за его непоследовательную деятельность. А Рубикс в Москве неожиданно поддержал Горбачева.
– Какое событие перестройки стало переломным моментом?
– Коммунистам, в том числе нашим латвийским, по сей день можно ставить в упрек, что они сохранили на посту Горбачева.
– Как вы восприняли новости о создании ГКЧП?
– О ГКЧП я услышала по радио. Как сейчас помню, был понедельник, утро…
В августе Верховный Совет был на каникулах, но, услышав такие новости, я решила ехать в Ригу. В электричке встретила одного из депутатов Народного фронта – белый, руки трясутся. Потом мы все собрались в здании Верховного Совета. Я наблюдала, как многие депутаты НФЛ бледнели, зеленели, у одного случился нервный припадок, его даже увезли на скорой.
Потом мы, депутаты фракции "Равноправие", поехали в здание ЦК Компартии Латвии. Когда я вошла в зал, там уже шло собрание, выступал Рубикс, который с воодушевлением воспринял новости о создании ГКЧП.
Некоторые подобострастно смотрели на него и говорили: "Да, да, Альфред Петрович, Вы должны теперь все возглавить".
Я сидела в заднем ряду и с удивлением смотрела на тех, кто проникся новостью о ГКЧП. У меня самой было очень подавленное настроение. Это был не испуг. Я считала, что все это выльется в гражданское противостояние и снова появятся "лесные братья".
Через несколько дней путч провалился. В Москве прошли аресты членов ГКЧП, которые, впрочем, довольно быстро вышли по амнистии.
Здесь, в Латвии, националисты решили отыграться в первую очередь на Рубиксе. Речь шла не только о нем, они хотели как можно больше людей, включая и нас, парламентских оппозиционеров, упечь за решетку. И мы были к этому готовы.
В законодательстве, однако, не нашлось соответствующей статьи. Не использовать же статью советского уголовного кодекса о попытке государственного переворота против органов власти СССР и Латвийской ССР. Поэтому к нам впоследствии применили методы внесудебной расправы – лишение депутатских мандатов и запрет баллотироваться.
– Как вы лично относились к реформам Михаила Сергеевича Горбачева?
– Я лично была убеждена, что Горбачева необходимо срочно снять, что он ведет ситуацию к кризису. Наспех осуществлялись политические реформы, в то время как необходимо было проводить реформы экономические.
В обществе отношение к происходящему было разное, причем полярное. Кто-то воспринимал все перестроечные идеи с воодушевлением, и это была большая часть общества. Мы же – меньшинство – понимали, что происходит, и реально оценивали риски.
Одним из примеров вредоносности действий Горбачева была его спокойная реакция на Декларации независимости трех прибалтийских республик.
Первой была литовская в марте 1990 года, потом уже появилась латвийская в мае того же года. Фактически своим попустительством он провоцировал националистов на принятие более жесткой Декларации – в версии восстановления довоенной республики.
30 лет спустя распада СССР
– Как вы думаете, чего можно было бы избежать, создавая независимое государство Латвию?
– Концепция восстановления довоенного государства оказалась для Латвии губительной. Все это привело, как я уже говорила, к беспрецедентному разделению общества – на граждан и неграждан. Это особенности трех стран Балтии, остальные 12 бывших республик объявили себя новыми государствами и не имеют схожих проблем.
Общество расколото до сих пор, что отнюдь не способствует его успешному экономическому, политическому и культурному развитию.
При таких глобальных трансформациях, как распад империи, необходим длительный переходный процесс. В этот период люди определяются, в каком государстве они хотят жить.
Сегодня все горячие точки на карте бывшего Советского Союза – Нагорный Карабах, Южная Осетия, Абхазия, Крым, Приднестровье – это все бывшие автономии. Удивительно, что у их жителей в момент распада СССР никто не спросил, в каком государственном статусе они видят свою республику.