Когда немецкие крестоносцы высадились в Прибалтике, то первой народностью, с которой они вступили в контакт, были ливы (в древнерусских летописях – либь). Этот финно-угорский этнос проживал на территории будущей Латвии преимущественно по берегам рек и озер. Ливы сперва приняли пришельцев мирно, а затем, поняв, что католические миссионеры пришли с огнем и мечом, оказали ожесточенное сопротивление. Как следствие, все ливы были покорены и насильно крещены.
Их дальнейшая судьба оказалась печальной – они подверглись ассимиляции, а их язык окончательно вымер буквально семь лет назад. И власти Латвии уже в XX столетии приняли в ассимиляции ливов самое активное участие.
Крестом и мечом
После вторжения немецких рыцарей несколько балтийских народов оказались обречены на исчезновение. Например, пруссы, славившиеся своей воинственностью и державшие в страхе скандинавских викингов и торговцев, оставили после себя одно только название. Умелые мореплаватели куроны (курши) несколько раз высаживались на острове Готланд, создавая угрозу для северных купцов. Им тоже не удалось сладить с немецким мечом.
Аналогичная судьба постигла и последних активных участников антикатолического сопротивления в Прибалтике – семигаллов (земгалов). Получается, что Лифляндия (земля ливов) и Курляндия (земля куронов) в течение столетий назывались в честь практически ассимилированных народов, равно как и Восточная Пруссия.
Этнографы подсчитали, что к началу немецкой колонизации Прибалтики ливов насчитывалось более 30 тысяч человек, что было весомым показателем численности народа по меркам средневековой Европы. В дальнейшем ливы оказались маргинализированы, долгое время никто не фиксировал их письменности, никто не открывал для них школы, а их язык постепенно оказался на периферии, будучи вытесненным латышским языком, сформировавшимся к XVI веку на основе восточно-балтийских диалектов и, конечно же, административно значимыми в Прибалтийском крае разновидностями средневекового немецкого языка.
В результате к концу XIX века ливов осталось чуть более 2500 человек. Во многом к такому спаду привела ассимилятивная политика немецких землевладельцев, которые целенаправленно перемещали группы латгалоязычных крестьян из юго-восточных областей Земли Марианской в северные и западные приморские области, где в XIV–XVII столетиях наблюдалась хроническая нехватка рабочей силы.
Таким образом, ослабленные в культурном плане ливы подвергались существенному влиянию со стороны латышей. Налицо был процесс аккультурации, когда ливская культура при административном воздействии немецких баронов полностью поглощалась более выносливой латышской культурой.
Под сенью двуглавого орла
Вхождение Прибалтики в состав Российской империи немного затормозило процесс аккультурации. Дело в том, что ливы смогли наладить торгово-экономические связи с генетически родственными и культурно близкими эстами, оказавшись с ними в одной административной системе.
В зимнее время ливы и эсты контактировали друг с другом по льду Рижского залива. Ливы были вытеснены к северным областям Лифляндии, где их основным промыслом стала рыбная ловля. Главным делом жизни ливов в течение XVIII–XIX веков стала заготовка и продажа рыбы и рыбных продуктов. Изолированность прибрежных ливов привела к тому, что они смогли более стойко сопротивляться угрозе ассимиляции, однако в крупных губернских городах Лифляндии ливский язык быстро исчез.
Во второй половине XIX века начался массовый переход ливов Курляндии в православие. Среди ливов проповедовал видный священник Иоанн (Гарклавс), известный как хранитель Тихвинской иконы Божией Матери. До сих пор на мысе Колка, месте компактного проживания ливов, сохраняется православный храм Рождества Христова, построенный в 1892 году специально для ливского населения.
Так постепенно сформировался особый культурно-исторический ареал ливов – северо-западное побережье Рижского залива, получившее название Ливского берега. Именно там к моменту провозглашения независимой Латвийской Республики сохранялись отдельные очаги ливской культуры, а местное население отличалось высоким уровнем национального самосознания.
Власть новая – порядки старые
В ходе борьбы Латвии за суверенитет с 1917 по 1920 год многие ливы, сумевшие уберечь свою самобытность, с одобрением отнеслись к формированию Латвийской Республики, рассчитывая на определенные послабления в области защиты культурно-языковых прав. Однако власти Латвии, на начальном этапе пойдя навстречу различным национальным меньшинствам (русским, немцам, евреям, белорусам), проигнорировали просьбы ливов на обучение в школах на родном языке.
Несмотря на то, что в Латвии было издано небольшое число книг и журналов на ливском языке, над ливами именно в те годы нависла реальная угроза окончательной ассимиляции. Впрочем, книги (в основном художественная литература) выходили при активной поддержке общественных организаций Эстонии и Финляндии, которые в условиях формирования национальной политики взяли на вооружение пан-финно-угорскую идеологию.
Мечты об автономии так и остались мечтами
В самом Ливском берегу зрело движение за национальное самоопределение. Его возглавили местные поэты и просветители, из которых самым видным являлся Улдрикис Капбергс, потомственный рыбак, получивший очень хорошее образование.
Еще в 1923 году Улдрикис, заручившись помощью единомышленников, обратился к парламенту Латвии с просьбой сформировать ливский национальный округ, но получил отказ. Идея Улдрикиса Капбергса заключалась в том, что ливы – самостоятельный народ, который не должен никому подчиняться. Он мечтал о культурно-национальной автономии, полагая, что со временем можно будет создать свое государство.
Однако нежелание властей Латвии идти на диалог с ливской общиной сподвигло Улдрикиса на более радикальные меры – он объявил себя вождем ("королем") ливов. Запретив своему сыну Андрею служить в латвийской армии, он выступил с официальным непризнанием парламента республики, а позже провозгласил независимость Ливского берега.
За эти демарши полиция Латвии арестовывала Улдрикиса и направляла его на принудительное лечение в психиатрическую лечебницу. В 1932 году Улдрикис Капбергс скончался в тюрьме Вентспилса от сердечного приступа. Это была первая и последняя попытка ливов объявить о своей национальной самостоятельности. В дальнейшем ливы продолжили стремительно ассимилироваться.
Не единственные пострадавшие
Судьба ливов во многом оказалась схожей с судьбой лужицких славян (сорбы, или сербы) в Германии, которые подверглись агрессивной ассимиляции после Второй мировой войны. На нужды и потребности автохтонного славянского населения ФРГ и ГДР никто из политиков не обращал внимания, более того, среди властей возобладала установка на их беспощадную аккультурацию.
С ливами происходило нечто подобное. Символическим жестом, призванным показать терпимость к ливам, стало издание в 1930-е годы журнала Līvli ("Ливли"), в котором публиковались поэтические тексты ливских литераторов, и это было единственным реверансом в сторону ливской общины, деморализованной показательными репрессиями в отношении Улдрикиса.
Единственными, кто проявлял заботу по отношению к исчезающей ливской культуре, были идеологи финского национализма, которые в 1942 году издали "Новый завет" на ливском языке. Издание вышло в Хельсинки, однако в условиях военных действий актуальных сведений о нем было очень мало.
В XX веке было не лучше
Часть ливов, настроенных антибольшевистски, отправилась в эмиграцию после 1944 года, в основном в государства Северной Америки, где и осела, сумев сохранить родной язык лишь на уровне одного-двух поколений, однако их дети уже были воспитаны на основе англоязычной культуры.
В советское время все местные органы власти, в том числе идеологи Компартии Латвии предпочитали не вспоминать о незначительном ливском меньшинстве, взяв курс на тотальное поглощение некогда многочисленного народа. Книг и периодических изданий на ливском языке практически не издавалось.
Парадоксальным образом тенденция строительства латвийского национального государства преобладала и в контексте советской идеологии.
Ливы окончательно оказались за бортом истории. Экономическим спасательным кругом для ливского народа стало создание ряда процветающих рыболовецких колхозов. Такого рода промысловая кооперация привела к тому, что из обособленного национального сообщества ливы стали частью этнопрофессиональных корпораций латышских колхозников.
Соответственно, даже те, кто пестовал ливские традиции, по крайней мере, в рамках семьи, вынуждены были перенимать доминирующую латышскую культуру и общаться между собой на латышском языке. Полное пренебрежение культурой ливской общины привело к тому, что в 1989 году жителей Латвии, считавшими себя ливами, насчитывалось всего 226 человек, из которых ливский язык признавали родным лишь 43,8%.
А потеряв, плачем
В начале 1990-х годов власти уже независимой Латвии, судорожно стремясь наверстать упущенное, ринулись в борьбу за культурно-лингвистические права ливов, чей язык находился на грани вымирания. При некоторой поддержке иностранной диаспоры в 1994 году начал выходить информационный бюллетень Õvā ("Ыва"), круг читателей которого по объективным причинам был весьма ограниченным.
Внимание к ливской культуре, подвергшейся многовековому давлению, часто носило гипертрофированный характер.
Некоторые депутаты Сейма Латвии иногда демонстративно надевали ливский этнографический костюм, а кто-то произносил клятву с парламентской трибуны на ливском языке. Однако все эти действия преследовали в основном рекламно-репрезентативные цели и не имели отношения к реальной этнологии.
В 1998 году при поддержке Института "Открытого общества", который спонсировал Джордж Сорос, была издана первая антология ливской поэзии, однако этот шаг тоже можно считать запоздалым. Численность ливов в Латвии неотвратимо сокращалась, в основном по естественным причинам. Дети пожилых ливов уже не владели языком своих родителей, бабушек и дедушек.
Последний лив Латвии, говоривший на ливском как на родном, лесник, рыбак и просветитель Виктор Бертольд (предпоследний носитель ливского языка в мире), скончался в 2009 году. Незадолго до его кончины с ним встретилась президент Вайра Вике-Фрейберга, филолог и этнограф по образованию.
В канадском Монреале проживала последняя носительница ливского языка, Гризельда Кристинь, двоюродная сестра Виктора Бертольда, которая скончалась 2 июня 2013 года в возрасте 103 лет. С ее смертью ливский язык окончательно прекратил свое существование.
Сегодня ливский язык изучается лишь студентами-энтузиастами на специализированных программах угро-финской филологии Латвийского университета. Также лингвистическими и фольклорными изысканиями занимаются ученые, аффилированные с Народным домом ливов в приморском рыбацком городке Мазирбе.
Однако все попытки возродить ливский культурный канон не могут увенчаться успехом по объективным причинам. В качестве памятников ливской литературы остаются лишь несколько десятков книг и журналов, изданных в разное время в Англии (1863 год, первая книга на ливском), Российской империи, Финляндии, Эстонии и Латвии. Также самобытную культуру ливских рыбаков и ремесленников передают нам живописные пейзажи Колки, самого северного города Латвии на берегу Ирбенского пролива.
Никому ни горячо, ни холодно
Парадокс из латвийского законодательства: ливский язык по сей день считается в Латвии официально используемым языком. И это несмотря на то, что на нем никто больше не говорит. Это уникальная ситуация для мирового опыта языковой политики. При этом русский и даже близкий к латышскому латгальский не являются в Латвии ни государственными, ни региональными.
Подобного рода курьез является последствием принятого 21 декабря 1999 года 4 статьи "Закона о языке", который определил наряду с латышским государственный статус почти исчезнувшего ливского языка и одновременно вывел русский язык, родной более чем для трети населения республики, за рамки правового поля.
Еще летом 1999 года в преддверии принятия этого закона политические активисты русской общины (представители "Равноправия" из парламентского объединения "ЗаПЧЕЛ") устроили бессрочную акцию протеста напротив Рижского замка, требуя от президента Вике-Фрейберги отозвать этот дискриминационный законопроект.
В результате серии протестных акций те поправки к закону удалось смягчить. Благодаря этому общественные мероприятия на русском языке теперь необязательно переводить на латышский. Однако ливский язык по-прежнему остается государственным языком. От этого, правда, никому в Латвии ни холодно, ни жарко.
На закуску процитирую другого латышского филолога из эмиграции, действующего премьер-министра Кришьяниса Кариньша, уроженца штата Делавэр, который написал в одной из своих публикаций: "Ассимилировав ливов, которые жили на берегу моря и вдоль Даугавы, мы также изменили свой язык и создали то, что называется латышским.
Если вернуться в далекое прошлое, то могу сказать, что латышский язык – это литовский с большим ливским акцентом". Будем считать это откровенным признанием в ассимиляции некогда самостоятельного и полноценного народа, судьба которого сложилась незаслуженно драматично.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.