Мнимое знание
Борис Иванович Колоницкий, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге:
«Неверно говорить о Русской революции, речь идет о большом комплексе революций и войн на пространстве Российской Империи. Мы не понимаем того, что думали современники революции, у нас присутствует иллюзия знания. Среднеобразованному и даже плохо образованному советскому и постсоветскому человеку нельзя было ничего не знать про 1917 год. Казалось, что надо поменять знаки оценок — и все станет ясно.
Мы до сих пор в плену советского нарратива — лениноцентричного, большевикоцентричного и петроградоцентричного.
Ленин — демиург истории. Эта схема доминирует до сих пор, и здесь нет отличия у того же антикоммуниста Ричарда Пайпса, который находится в том же поле влияния».
Мы за республику с царем
Профессор занимается, казалось бы, маргинальными темами — знаменами и лозунгами революции, ее песнями и слухами. Одна из книг Б.Колоницкого, с Николаем II на обложке, названа «Трагическая эротика». В данном случае, это цитата философа «серебряного века» — но в результате книгу ставят в магазинах не на ту полку, и люди, случайно ее купившие, разочаровываются… Последний текст — «Товарищ Керенский».
— Английский посол Бьюкенен в своих мемуарах о революции, приводит разговор с неким русским солдатом.
На вопрос, какой же строй ему нужен?— тот ответил: «Демократическая республика с хорошим царем».
На самом деле, им нужна была авторитарная республика, то есть то, что мы сейчас видим.
Сто лет назад в России возник ряд вопросов: в какой степени допустимо тиражирование образа главы государства? В ведомстве императорского двора ранее существовала особая цензура всех изображений царя, а после открылось огромное поле для коммерции.
Вообще, сакрализация политического лидера неизбежна. Видный революционер Александр Богданов говорил в мае 1917 года: все партии в России строятся вокруг вождей, а идеология может быть какой угодно, и когда партия придет к власти, будет воспроизведена авторитарная власть.
— Вопрос о революции сейчас является жестким и горячим. Памятник Ленину на Финляндском вокзале был подвергнут атаке в 2009 году. И в этом году разные памятники в России подвергались нападениям. Конечно, это несравнимо с «ленинопадом» на Украине…
Возвращаясь к предпосылкам революции, Борис Колоницкий констатирует: сейчас практически все историки сходятся на том, что после вступления в Первую Мировую войну, когда она выставила крупнейшую армию, она надорвала тыл, и противоречия были очень острыми. Хотя, как нашему поколению известно, ухудшение условий жизни не обязательно вызывает революцию: «Кто-то выходит на улицы, а другие уезжают, сажают картошку, воруют…»
Хаос сильней заговора
— В то время в кафе на Невском процветала «черная биржа» — самой главной статьей был провоз медикаментов, которые ранее получались из Германии. Ощущение несправедливости было сильней всего в российской столице, где толпы людей призывного возраста прогуливались по улицам.
Поэтому очень важной оказалась роль слухов в делегитимизации власти. Самым стойким из них являлся фейк о телеграфной или телефонной станции в Зимнем дворце, по которой «гессенская муха» — Александра Федоровна — передает секреты своим германским родственникам.
На самом деле, императрица была, хотя и своеобразной, но русской патриоткой. А все верили в ее прогерманскую позицию, и даже при ее приездах в Генеральный штаб генералы прятали карты. Императрица никогда не была популярной.
Б.Колоницкий считает, что взаимоотношения царской четы хорошо характеризует англоязычная переписка супругов: «Николай II был крайне сдержанный и сухой человек, а она — искренней». Большевики в 1922-27 годах реализовали переписку, частично за границей, что внесло раскол в ряды эмиграции. «Это было своего рода спецопрацией».
До февраля 1917 года считалось, что революцию начнет «сознательный пролетариат» — рабочие-металлисты. Однако 23 февраля (8 марта) на улицы выплеснулось недовольство женщин-работниц ткацких фабрик, которые не боялись снятия «брони» и отправки на фронт. «В то время рассказывали анекдоты, как «новых шахтеров» возили на работу на автомобиле».
— Через некоторое время власти потеряли контроль над Выборгской стороной, но они были готовы к этому. В России была довольно эффективная полиция, в том числе и тайная.
Иногда количество информаторов в комитете большевиков являлось сопоставимым с теми, кто ими не являлся. Но это не сработало, так как сами подпольщики не знали, что они будут делать.
Тогда не было глобального потепления, Нева замерзла, разведенные мосты не сработали, группы рабочих пошли по льду. К тому времени уже несколько месяцев в Таврическом дворце депутаты произносили оппозиционные речи. Рабочие же направились в традиционное место политического театра, на Невский проспект к Казанскому собору. Все знали, где встречаться…
«Последующие дни — это борьба за Невский. Критический момент — 26 февраля, когда войска стреляли по толпе. Для меня это очень важно в контексте конспирологических теорий. У переворота не было центра, и инфраструктура власти не подвергалась атакам. Самые известные эпизоды — уничтожение «русских Бастилий», Шлиссельбургской крепости и Литовского замка — произошли уже после победы революции».
Керенский с крыльями
По мнению Бориса Ивановича, революция 1917 года характеризовалась сверхоптимистическими ожиданиями:
«Вера в чудо была чрезвычайно высока. Люди полагали, что жизнь перестанет быть греховной, и надобности в тюрьмах в свободной России не будет».
Даже Пасха 1917 года была крайне политизирована, праздновалось «воскресение России»:
— Этот фанатический энтузиазм использовался многими участниками процесса долгие годы.
Александр Федорович Керенский, министр юстиции, появлялся всюду — от открыток до обложки театрального журнала «Рампа и жизнь». Это, по мнению профессора Колоницкого, не зря — ведь актер не имеет своей позиции, готов озвучить любую точку зрения. «Керенский был звездой митингов». Или вот бюст Керенского с… крыльями: «Возвышенная поэзия революции».
Когда революционеров представляют в качестве Шарикова, забывают о духовном максимализме 1917 года.
Глава 5-го управления КГБ Филипп Бобков в начале 70-х санкционировал выпуск книги Николая Яковлева «1 августа 1914 года». Историк этот в 1952-53 годах находился в тюрьме МГБ, но впоследствии оказался тесно связан с чекистами — наиболее известным его трудом явилась книга «ЦРУ против СССР». КГБ пером Яковлева фактически реализовала конспирологическую теорию, так как классовая больше не работала:
— Русская армия сражалась на фронте, а в то время масоны-космополиты устроили заговор, и потому большевики выступили в роли патриотов, свергнув их.
В КГБ Н.Яковлева снабдили уникальными следственными материалами — к примеру, делом министра Временного Правительства Некрасова.
А все потому, что в то же время на Западе выходил «Август Четырнадцатого» Александра Солженицына. 100-тысячное издание «Молодой гвардии» имело столь большой успех, что книгой Яковлева торговали из-под полы! По мнению Б.Колоницкого, своеобразным переизданием этой версии являются книги Н.Старикова. «Имперский державный миф пришел на смену коммунистическому мифу».
Но и вполне себе партийная литература может представить откровение:
— Для меня стала культурным шоком книга Джона Рида «Десять дней, которые потрясли мир». Я преподавал с 1977 года и советовал почитать ее студентам. Те сначала не хотели, а потом приходили с круглыми глазами: «Это же антисоветская книга!» Джон Рид, не зная русского языка, собирал все — меню из ресторана, театральные программки. Он был непростой парень, выпускник Гарварда. Мне довелось работать в его архиве. Его книгу я бы обязательно включил в десятку книг о революции, наравне с Василием Васильевичем Шульгиным.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен