В последние месяцы вновь обострилась ситуация вокруг русских школ Латвии. Министерство образования и науки пообещало окончательно перевести их на латышский язык. В ответ активизировался Штаб XXI (экс-Штаб защиты русских школ). И вот 16 ноября прошло организованное им шествие и митинг, собравший, по некоторым оценкам, до пяти тысяч участников.
В воздухе вновь повеяло Сопротивлением 2002-2004 годов. Но BaltNews.lv решил поговорить о другом: о тех проблемах, о которых не кричат с политических трибун, но которые, по сути, и определяют всё происходящее.
Психологи и педагоги-словесники знают, что у человека существует так называемая языковая картина мира. Это как раз то, что и определяет в изрядной мере национальный менталитет. Именно поэтому покушение на свой родной язык любой народ воспринимает очень болезненно. Для него это — «территория внутри красных линий». Ведь именно родной язык формирует мироощущение человека — а значит, в итоге, отличает один этнос от другого!
В критические моменты, на непродолжительное время, народ может даже начать действовать откровенно во вред своим объективным экономическим интересам — если решит, что ситуация угрожает его национальной самобытности. Но вся беда в том, что в век тотального пиара эта угроза может быть не реальностью, а всего лишь ее иллюзией, симулятом! Он во всех деталях похож на реальность, кроме одной особенности: в нем действуют логические взаимосвязи, которые в реальной жизни под очень большим вопросом.
Тотальная Симуляция
Недавно в интервью на радио Янис Юрканс, первый министр иностранных дел постсоветской Латвии, который в конце 80-х стоял у истоков ее «Народного фронта», сказал, что сегодня у владения латышским языком нет рыночной стоимости. В то же время «потенциальная капитализация» русского языка гораздо выше. Разумеется, эти слова вызвали волну возмущения как в латышских СМИ, так и в социальных сетях.
На это Янис Юрканс ответил постом в своем аккаунте на Facebook, где, в частности, пишет следующее:
«Выбор слов "рыночная стоимость" — вопрос языковедческого вкуса. Я их выбрал сознательно, чтобы подчеркнуть отношение капиталистического общества к ценностям. Хотим выжить как нация, а о развитии своего языка не заботимся. Латышский язык стал канцелярским, бюрократическим. Кузница языка — поэзия. Где сегодня молодые поэты могут публиковать свои стихи? Спросите создателей бюджета, каково финансирование исследований латышского языка, издания книг поэтов, писателей и т.д.»
Но думается, что дело тут не только в капитализме. Дело в том, что симулят реальности, созданный в идеологическом поле Латвии вскоре после 91-го года, очень быстро начал определять всё, условно говоря, «развитие» страны. Именно им оправдали введение института неграждан… Именно им «обосновали» уничтожение доставшегося стране практически даром промышленного наследия. И даже те предприятия, которые, при государственной поддержке, можно было сделать конкурентоспособными на мировом уровне — были доведены до банкротства.
Эта пропагандистская картина мира, скроенная из односторонних картинок прошлого, сшитая ложными взаимосвязями, стала оправданием ВСЕГО: экономических неудач, абсурдных политических решений, привычным инструментом предвыборной агитации и вообще — ответом на все вопросы страждущего электората. И, разумеется, с самого начала стала тормозить конструктивное развитие молодого государства.
Разумеется, такая система экономически абсолютно нежизнеспособна! Но она и не обязана быть жизнеспособной! Симулят создается оператором только с одной целью: заставить человека действовать в его, оператора, интересах — думая при этом, что он действует в своих, собственных.
И когда сегодня в латышских СМИ возникает очередная паника по поводу российского минного тральщика, который тихо идет своим курсом из Калининграда в Питер, это тоже часть симулята. Это должно быть, с точки зрения оператора, для латыша важнее чем то, например, что наука его родной страны уверенно катится к гибели.
В итоге страна превратилась сперва в барахолку Запада, а потом в его супермаркет и крупнейшего из всех своих соседей должника. А латыши — отстранив русских от активного управления государством, потом — как системообразующий фактор — уничтожив и промышленность, и сельское хозяйство — превратились в социальный слой чиновников. Но любой язык, прежде всего — предельно функционален. Он обслуживает уклад жизни того народа, который является его носителем — и неизбежно трансформируется при долгосрочных изменениях этого уклада.
Именно симулят реальности стал идеологическим фундаментом и латышской «охранительной философии». Это было сформулировано так: «Мы маленький народ, поэтому наш язык не может свободно конкурировать».
«Нравится нам это или нет, — пишет дальше Янис Юрканс, — но прагматическую или рыночную ценность языка определяет политэкономическое величие нации-носителя, что неизбежно проявляется как давление ее культуры на менее влиятельные нации. К тому же ценность языка в международном обороте определяет не количество жителей, для которых этот язык родной, а политэкономические факторы. Иначе китайский, а совсем не английский язык был бы главным языком международного общения».
Ловушки этногенеза
На самом деле есть прецеденты, когда этнос, почти утратив свой язык, продолжает не только существовать, но и бороться за независимость. Существуют социальные общности, которым присущи все признаки народа, однако своего языка у них никогда не было.
Это доказывает: язык — всё же вторичный признак этноса. Первичный признак —самоидентификация. Во-первых, негативная, то есть — отделение себя от других, даже похожих народов. А во-вторых, позитивная. Попросту: кто мы такие, ребята, и зачем мы тут все собрались?
Сегодня у русских Латвии большие проблемы именно с самоидентификацией. Относительно недавно общество «Ascendum» провело исследование под названием «Идентичность учеников школ национальных меньшинств и их принадлежность к Латвии». Его основные выводы, которые интересны в рамках данной статьи, такие. Эти школьники не ощущают себя русскими — по их мнению, «русский», это тот, кто живет в России. В то же время и стать латышами им — невозможно: латышом можно быть только «по крови», по рождению. Себя они считают «русскоязычными латвийцами», всё отличие которых только в том, что они думают «не на том языке». То есть, налицо — лишь первый, простейший уровень самоидентификации — негативный. «Мы не такие, как они»!
Но в том же состоянии пребывают и взрослые «русскоязычные». Есть те, кто готов по любому поводу махать триколором — и так называемые «русские Запада». Кто-то любит Путина и приветствует возвращение Крыма в состав РФ. Кто-то презирает «ватников» и ждет, когда же рухнет мост через Керченский пролив. Одни за Украину — другие за донецких повстанцев.
И главная проблема в том, что это всё для человека важнее, чем то, что остановился, допустим, Liepājas metalurgs — одно из немногих оставшихся крупных промышленных предприятий. Конечно, если лично он там не работал… Это для него важнее чем то, что, под видом «санитарной вырубки», хищнически истребляются рижские леса, «зеленые легкие» города.
За таким «политическим неравнодушием» скрывается полное отсутствие чувства своей общности на этой земле — и наличия здесь наших общих, значимых для всех интересов. То есть, отсутствие второго, позитивного уровня самоидентификации.
Попросту: «русскоязычные Латвии» — это много индивидов, говорящих на одном языке — в одном месте. Мы так и не стали этническим единством.
А уже следствие этого — и отсутствие взаимопомощи как социально значимого фактора, и неспособность коллективно решать общие проблемы, и неготовность стать одним из системообразующих факторов «новой экономики». И даже — неспособность позволить себе право учить детей на родном языке.
И наконец, то, в чем так любят видеть опасность латышские и русские, лояльные официальному курсу пропагандисты: жизнь «русскоязычных» в информационном пространстве соседней огромной страны. Казалось бы, очевидно: чтобы этого не происходило, надо всячески способствовать, чтобы второй, позитивный уровень самоидентификации у этих «русскоязычных» сформировался?!! И русские — именно полноценные РУССКИЕ школы Латвии — в решении этой задачи просто незаменимы. Но видимо, у «официального курса» иная логика…
«Я имею чувство вам сказать…»
Разные языки не просто называют что-то разными словами. Они устанавливают определенную взаимосвязь между понятиями, формируя ту самую языковую картину мира.
Например, английский язык предельно конкретен. Это «язык собственников», живущих за счет обмена этой собственностью. Поэтому слово «больше» — одно из его ключевых понятий. Это слово-концепт, позитивная значимость которого даже НЕ обсуждается!
Оно применяется даже к знаниям: американец скажет «я хочу узнать больше», а русский — «я хочу глубже понять». Исторически — это язык торговой прибрежной цивилизации. «Я имею чувство…» Разве так можно сказать на языке героев и поэтов?!! По-русски такая фраза будет звучать явным моветоном. Причём, как языковым, так и мироощущенческим.
Она может быть оправдана только как выразительное средство. Например, чтобы обозначить иронию, тревогу, озабоченность или прописать «одесский акцент». «Мойша, я имею чувство, шо ви мене таки надоели!»
Маленький латышский язык прекрасен сохранившейся в нем архаикой, даже «язычеством», непосредственно-природной образностью. «Когда седой зверь укусит твою голову…» В переводе это совершенно не звучит, но на языке оригинала воспринимается, как откровение!
Чтобы было понятно, почему так важен такой уровень осознания языков, приведу в пример санскрит. Когда Запад открыл для себя эзотерические учения Востока, выяснилось, что в санскрите существует около двадцати (!!!) существительных, которые на английский переводили, как «ум» или «сознание». В западных языках просто не было слов для выражения различных оттенков значения этих понятий, очевидных на Востоке. А значит, исторически не было и практики понимания этих оттенков. То есть, санскрит — это язык тех, кто в идеале идет путем духовного самосовершенствования.
Русский язык всегда был «языком подтекста», языком нюансов, языком личного отношения к чему-то. Русский язык никогда не был «объективным» в англосаксонском понимании!
На ум приходит аналогия из области информатики. Английский язык подобен двоичному коду, двоичной системе счисления и выражает бинарную логику: да — нет, истина — ложь. Русский язык подобен троичному коду и троичной системе счисления, где появляется еще один элемент, возникает вариантность ответа. Этим, по сути, и объясняется всё непонимание между Россией и Западом. Мы просто мыслим в разных системах счисления.
Но что интересно: первые компьютеры, работающие в троичном коде, создавались в СССР в период с 1958-го по 1970-й год прошлого века. Американцы тогда отказались от этого пути, завалив впоследствии мир своими «двоичными» ПК. И вот только в последнее время начали встречаться публикации, где говорится, что будущее квантовых компьютеров и систем искусственного интеллекта — именно в троичной системе счисления.
«Безграничная Ограниченность»
Но из самого русского языка это «троичное» мироощущение сегодня катастрофически исчезает. Теряется главное его достоинство: искусство многозначного подтекста и вариантности. Фактически русский язык бурными темпами «переходит в двоичный код». Просто охарактеризуем лишь некоторые из причин этого.
Во-первых, явление, о котором мне говорили какое-то время назад российские педагоги. У людей постепенно исчезает способность к речетворчеству. То есть, умение выражать свои мысли в форме последовательного, логически взаимосвязанного рассказа. А такие навыки — непременное условие мышления, готовности к самостоятельной умственной деятельности.
Причем, это «опрощение» характерно не только для школьников, но и, например, для взрослых студентов-заочников. Любую свою мысль человек выражает одним или двумя-тремя слабо связанными между собой словами. А еще лучше — смайликом или «анимашкой».
Необходимость логически соединить две-три мысли уже вызывает проблемы. Причем, это не мешает человеку выполнять свои профессиональные функции, например, общаясь с потенциальным клиентом или выполняя телефонный опрос: там разговор всё чаще ведется по готовым шаблонам, написанным специалистами.
Во-вторых, это безграничная и общедоступная свобода слова, помноженная на современные коммуникационные технологии. Прежде, даже в самой свободной стране, далеко не каждый мог чисто технически получить доступ к массовой аудитории. Сегодня это может сделать любой, тремя щелчками компьютерной «крысы».
А когда что-то, прежде «эксклюзивное», становится массовым, его уровень зачастую падает «ниже плинтуса». В результате пространство публичного слова перестает быть качественным образцом для подражания. И процесс приобретает лавинообразный характер, начинаясь от общедоступных площадок, потом захватывая СМИ, стремящиеся «понравиться потребителю» — и возвращаясь в социальные сети, а потом уже и в общество как новая, предельно упрощенная «норма».
В эпоху «мировой паутины» сам смысл понятия «чтение» кардинально изменился. Среднестатистический пользователь Интернета не читает в прежнем понимании — он сканирует текст, фиксируя ключевые слова и цифры. Причем, от абзаца к абзацу зона его внимания всё больше локализуется на левой половине экрана. Человек воспринимает разрозненные факты, легко переходя по гиперссылкам, прервав при этом «сканирование» основного текста.
Естественно, логическая взаимосвязь между фактами и нюансы выражения мысли при таком восприятии остаются незамеченными, а постепенно перестают и вовсе ощущаться. Формируется типичное клиповое, фрагментарное сознание. Как результат, способность воспринимать больше трех-четырех абзацев за один раз, либо больше одной ключевой мысли на абзац постепенно атрофируется. Как и способность выражать свои мысли как-то иначе.
Хотя, говорится в той же статье: у навыков беглого сканирования информации есть и свои плюсы. Опытный пользователь лучше справляется с многозадачностью, эффективней работает с несколькими объектами одновременно, быстрее оценивает потенциальную значимость контента.
Однако, исследования — выполненные, кстати, западными учеными — показали, что именно вдумчивое чтение качественной художественной литературы оказывает на мозг «эффект ракетного ускорителя». Это доказывают и данные, полученные с помощью точных приборов. В результате таких противоположных тенденций, «способность эффективно воспринимать сложные тексты наравне с возможностью получить высококлассное образование может стать элитарной привилегией, доступной только «посвященным», цитирует автор статьи доктора биологических и филологических наук, профессора СПбГУ Татьяну Черниговскую.
«Произойдет разделение на тех, кто будет уметь читать сложную литературу, и тех, кто читает вывески…»
К опрощению языка неизбежно ведет и массовая миграция. Когда бок о бок оказываются представители разных, вчера еще далеких друг от друга социальных слоев, культур, национальностей, неизбежно происходит нивелировка, усреднение общего для них языка общения. Возникает типичный «basic english», «basic russian»…
Массовая эмиграция из Латвии — ни для кого не секрет. Но, наряду с этим, сегодня значимые масштабы приобрела и внутренняя миграция. На место рижан, отправляющихся на Запад или в Россию, в Ригу мощным потоком переселяется латвийская «глубинка». Кроме того «basic latvian» возникает и еще по одной причине. Это — длящееся уже четверть века принудительное внедрение госязыка, со всеми его языковыми инспекторами, проверками, «аплиецибами» и т.п.
Но, как известно, то, что выполняется из страха наказания, всегда выполняется некачественно.
Поэтому, как уже давно доказано, принудительный труд, например, заключенных, абсолютно неэффективен.
…Это всё — ОБЪЕКТИВНЫЕ факторы. А есть еще «объективно-конспирологические», доказывающие, что сегодня идет в том числе — информационная война по глобальному переделу мира между англосаксонской и русской цивилизациями. Иногда, как сейчас на Украине, эта виртуальная война становится реальной. Но я по-прежнему говорю только о языках…
Недавно на глаза попалась заметка, цитирую:
«Хмельницкий стал первым украинским городом, чьи школы полностью отказались от изучения русского языка. Вернее, такой приговор вынесли местные власти, якобы удовлетворившие прошение инициативной группы родителей. Удивляет оговорка, допущенная представителем горсовета, отметившего, что подобные прошения по поводу английского языка даже рассматриваться не будут. Как ни странно, жители западно-украинского города приняли это решение властей в штыки. Несмотря на то, что большая часть населения региона является украиноязычным».
Как видим, народ — в отличие от чиновников — всё же сохраняет способность мыслить в рамках реальности. Но всё это НЕИЗБЕЖНО влияют на то, что происходит с естественными языками. С языками тех народов, которые не выработают к этим вызовам иммунитета, может случиться одно из двух.
Так, латышский язык рискует превратиться в ближайшие 20-30 лет в язык-реликт, интересный разве что ученым-лингвистам и этнографам. Русский язык рискует обернуться, по крайней мере — для усредненного большинства, полноценным «бейсик рашн», попросту — калькой с разговорного английского.
Берусь утверждать: это язык совсем иного мироощущения - русский по форме, но «американский» по содержанию. Назвать его носителей «русскими» в прежнем смысле слова вряд ли возможно.
Другим мнением на сей счет поделился с BaltNews.lv Владимир Багиров, руководитель магистратуры Балтийской международной академии, специалист в области авторского права, а для меня до сих пор — второй декан моего первого в жизни факультета журналистики и PR:
— Русский, громадный язык, в котором все эти влияния в итоге адсорбируются, русифицируются — и как система он самовосстановится. Посмотри: после английского сегмента Интернета — второй, это Рунет. Не китайский, где полтора миллиарда человек живет, а именно Рунет! В России выходит более ста двадцати тысяч наименований книг каждый год! Из них более двадцати тысяч — это переводная литература. Поэтому я в свое время составил такую сентенцию: с русским языком бороться бесполезно, как с восходом Солнца.
«Не народ — против народа, а все вместе — против тьмы» © Ян Райнис
Если основная проблема «русскоязычных латвийцев» в отсутствии полноценной этнической самоидентификации, то основная проблема латышей — это «охранительная философия» и лингвистический монополизм. Именно они создали для латышского языка внутри страны тепличные условия.
Именно они — главная угроза превращения латышского языка в лингвистический реликт. В современном мире, чтобы продолжать существовать и эффективно развиваться, язык должен постоянно конкурировать. Хотя мне больше по душе слово «соревноваться», в нем нет оттенка «толкотни локтями у корыта». Поэтому правильнее сказать «соревноваться, обогащаясь».
Но сегодня трудно себе даже представить, что на международной научной или бизнес-конференции зазвучит латышская речь. Поэтому говорить можно только о ВНУТРЕННЕМ соревновании латышского языка с сильным, равноправным и достойным партнером. Именно латвийские русские могли бы им стать, а реальное, зафиксированное в законе двуязычие и ликвидация института неграждан — благом, прежде всего для латышского языка.
Тем более что — факты вещь упрямая: латыши как нация сформировались именно в рамках единой с Россией государственности, когда в годы Первой Атмоды в университетах Российской империи родилась латышская интеллигенция. Поэтому Русский мир по своему мироощущению латышам всё же ближе англосаксонского.
В итоге реальное двуязычие придало бы латышскому языку необходимую динамику развития, а латвийским русским позволило бы полностью оформиться в особый, местный субэтнос, живущий прежде всего интересами Латвии.
И наконец, то, без чего всё сказанное не имеет смысла. Это — конструктивная стратегия развития страны как основа долгосрочного целеполагания. Созидательная, инновационная экономика требует и более сложного, более вариантного языка. И, наоборот, для «экономики супермаркетов» достаточно и «бейсик-версии». Сегодня созидательная экономика для Латвии не просто насущная потребность. Это и та масштабная задача, что может обеспечить единство целей для обеих общин, которые «соревнуются, обогащаясь». Разумеется, при условии их реального равноправия.
Будущее всегда вариантно…
К сожалению, ни в латышском, ни в русском политическом спектре страны сегодня нет политической силы, которая отважилась бы на такую постановку вопроса. Латышские партии на такой шаг, разумеется, не пойдут…
— Дело в том, что гражданское общество у нас в стране так и не сложилось, — делится своим мнение Владимир Багиров. — Поэтому мы живем в состоянии такого этнического феодализма. Представь себе, что, например, в России, власти решили свернуть образование на родном языке в какой-нибудь, допустим, якутской школе. Сразу бы встала на дыбы вся либеральная интеллигенция, причем — никакого отношения не имеющая к якутской национальности.
А местная так называемая «интеллигенция», наоборот, не только всё это спокойно допускает, но даже выступает с письмами из серии «горячо одобряем». И при этом себя они называют «приверженцами демократии и европейских ценностей». Временами мне их даже становится жалко: в современном мире латышскому языку угрожает всё, то же самое, что и русскому. Но латышский язык меньше продержится.
Со сказанным можно только согласиться. А что же русские политические силы — смогли бы они взять на себя роль лидера в этом процессе? Митинг 23 октября, если честно, вызвал стойкое ощущение «дежа-вю второй свежести». Зато шествие 16 ноября вдохновило и приятно порадовало. Возникло даже чувство, что на дворе снова — 2002 год и наше Сопротивление вот только сейчас начинается!
Здесь есть одно только НО. Зрелость общины, а по сути — существование того самого второго, позитивного уровня самоидентификации, определяется отнюдь не готовностью выйти пусть даже на стотысячный митинг, как это было 1 мая 2004 года. Это просто своего рода «подзарядка батарей». Зрелость любой общности определяется только и исключительно готовностью людей поодиночке — как говорится, «наедине с повседневностью» — претворять в жизнь те идеи, которые они на митинге или общем сходе поддержали. Потому что в «подзарядке батарей» люди могут перестать нуждаться в любой момент! Как это и случилось с русским Сопротивлением в сентябре 2004-го.
Понимают ли это организаторы нынешних протестов? Думаю, что начинают понимать. Не случайно вместе с уже давно известным лозунгом «Руки прочь от русских школ» — начал всё чаще, причем и по-русски, и по-латышски, звучать другой: «МЫ — НАРОД! МЫ — РЕШАЕМ! — MĒS ESAM TAUTA! MĒS — LEMJAM!» Здесь чувствуется призыв воспринимать себя, русский субэтнос Латвии, как единое целое.
Да, Русский союз Латвии, организовавший акцию, не намерен расширять список своих задач, например, в экономическую плоскость. Но вот какую цель озвучил в конце митинга-шествия 16 ноября Мирослав Митрофанов, руководитель бюро евродепутата Татьяны Жданок:
— Мы считаем, что надо вернуться к той практике, которая существовала в годы Первой республики. В 1920-х годах действовало отдельное Управление русских школ. Оно назначало директоров, оно управляло школьными программами. В те годы даже не шло разговора о переводе всего обучения на государственный язык. Мы, русские Латвии, добиваемся автономии в вопросах культуры и образования. Наши налоги — для наших школ!
Эта идея, прозвучавшая через мощные динамики акустических систем прямо напротив Кабинета министров, очень понравилась собравшимся. Однако выполнение такой задачи — кропотливая и разноплановая каждодневная работа. Которую, если что, придется делать уже самим… Поэтому такую задачу может выполнить только полноценно осознающее себя, как уникальное целое, этническое единство. И если в эпоху оголтелого индивидуализма оно не сложилось за 26 лет, — то на каком основании можно полагать, что оно вдруг сложится именно сейчас?!!
Хотя будущее ведь всегда вариантно, совсем, как санскрит или русский язык. Но начинать теперь придется с самого начала. С вопроса: а для чего мы тут, на этой земле, вообще все собрались — и куда мы идем? И сегодня это относится как к местным русским, так и к латышам.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен