Немного статистики от основателя и директора фестиваля Наталии Захарьят. За три года в нём участвовали десять актёрских, режиссёрских и эстрадных курсов из лучших государственных и частных вузов России. За это время показано 20 спектаклей, один из которых — «Дневник Анны Франк» — дважды. На сцену вышли 250 молодых актёров под руководством 15 педагогов и режиссёров. На них пришли посмотреть 6000 зрителей.
В адрес Stanislavsky.lv поступило поздравление посла России в Латвии Е.В. Лукьянова, в котором между прочим сказано: «Ежегодное проведение фестиваля вносит значительный вклад в духовно-нравственное становление молодого поколения, способствует популяризации театрального искусства на латвийской земле и укреплению российско-латвийских культурных отношений». 11 мая его зачитали со сцены Дома Москвы.
Процитирую также слова руководителя арт-платформы Stadia, актрисы, режиссёра и педагога Татьяны Черковской: «Что самое замечательное, что мне больше всего импонирует в этом проекте? Задумка? Безусловно. Фестивалей много, а вот фестиваль студенческих дипломных спектаклей — это по-особенному. Организаторы? Безусловно. Наталия Захарьят сумела собрать вокруг себя замечательную команду. Наполнение? Конечно. Несколько раз за сезон мы видим молодые, яркие, талантливые лица. Это удивительная возможность, никуда не уезжая из родного города, знакомиться с направлениями, театральными школами, педагогическими методами, увидеть весь спектр столичных вузов России. Это дорогого стоит». Со сказанным трудно не согласиться.
Майский вальс
И вот, что характерно. Фестиваль родился в мае, а май в наших краях это прежде всего День Победы. В День Победы принято читать военную лирику и петь песни «о той войне», и у студентов российских театральных вузов это хорошо получается. Вот их и приглашают в Ригу выступить на Большой эстраде у подножия памятника Освободителям в Задвиньи перед десятками и сотнями тысяч ликующих и скорбящих, празднующих и поминающих. Благо есть, что праздновать и кого помянуть. Правда, традиция этих выступлений возникла только год спустя, но не будет натяжкой сказать, что фестиваль Stanislavsky.lv как-то врос и сросся с самым важным нашим праздником.
И это налагает на фестиваль определённые обязательства, сообщая ему известное патриотическое содержание. Патриотизм — сложная тема для нашего и российского общественного сознания, ибо до сих пор не существует однозначного, разделяемого всеми, понимания, что такое любовь к отчизне и что ею не является ни при каких условиях. Положение затрудняет та ожесточённая борьба, что ведётся вокруг права русских латвийцев любить свою Родину, малую и большую, близкую и далёкую.
Это к слову об ответственности за выбор и интерпретацию материала, за каждое произнесённое слово. Stanislavsky.lv — представляет молодых актёров, но смотрятся они во взрослое зеркало, распознающее малейшую фальшь, фиксирующее мельчайшие погрешности против правды художественной и исторической. Рига не провинция, сметающая всё, что ей ни предложит столица. Рига — это прифронтовая полоса, где чувствуют глубже и острее, нежели в тылу, где любой промах равносилен выстрелу в спину.
Классики и современники
Наблюдая за поступью фестиваля с весны 2016 года, я пытаюсь понять и отчасти предугадать, куда идёт русский театр, а ведь именно с достижениями русской театральной школы во всём её нынешнем разнообразии знакомит нас Stanislavsky.lv. Я отслеживаю цели и считаю каждый выстрел. И в целом результатами «стрельбы» я доволен.
Разумеется, за (не)успехи творческой молодёжи отвечают её учителя, которые, как это водится, всё и вся кроят по своей мерке, и выходит преемственность. Выходит любопытный симбиоз опыта, богатого, но далеко не всегда положительного, и энергии, бодрящей, но не всегда верно направленной. Плюс талант, который, как известно, единственная новость, которая всегда нова, но который, увы, имеется не у каждого.
Поделюсь наблюдением. Мне показалось, что театральной молодёжи русская классика удаётся не так, как современный репертуар, в котором начинающие актёры чувствуют себя гораздо увереннее и производят впечатление куда более убедительное. При этом временной, пространственный и психологический разрыв между XXI веком и веком XX не может служить здесь оправданием, поскольку свободная ориентация во времени, пространстве и психологии — неотъемлемая часть избранной ими профессии.
Правда, этого не скажешь о дипломном спектакле актёрского курса эстрадного факультета ГИТИСа (мастерская Михаила Борисова) «Капитанская дочка» по одноименной повести А.С. Пушкина, показанного на фестивале в мае 2016 года. А вот инсценировке романа Ф.М. Достоевского «Униженные и оскорбленные», дипломная работа студентов того же ГИТИСа (мастерская Алексея Бородина) в постановке Ольги Якушкиной, представленной год спустя, явно не хватило связности и того, что называется атмосферностью.
Там были, конечно, сцены и более удачные, образы и более убедительные, однако отсутствовало или, по крайней мере, не ощущалось понимание сверхзадачи. Я так и не понял, почему был выбран именно этот, а не какой-то другой, более подходящий для дипломного спектакля материал?
Зачем вообще браться за инсценировку романа, к тому же романа такого писателя, как Достоевский, когда так много русских и нерусских пьес с уже заданной и опробованной драматургией? Разве выпускной спектакль самый подходящий повод для экспериментов, хотя раз на раз не приходится.
Гоненье на Москву
Но вот комедия в стихах «Горе от ума», поставленная силами студентов IV курса актёрского факультета Театрального института им. Щукина (мастер и режиссёр спектакля Анна Дубровская) и показанная в Риге 20 марта — классика из классики, а точного попадания нет.
Есть гениальный, во все времена актуальный, но плохо прочитанный и посредственно сыгранный текст Александра Сергеевича Грибоедова. Может быть, не все участники спектакля так уж подкачали, но претензии к исполнителям ролей Софьи Павловны и Александра Андреевича Чацкого, Нуце Хубулаве и Николаю Романовскому возникли не только у меня. Это какое-то горе, но не от ума, а от дикции и ещё больше — манеры игры.
В пору усомниться в выборе режиссёра, но Анна Дубровская настаивает. Дескать, Чацкий — это такой «нелепый человек», немного Кюхельбекер. Вот Николай Романовский, обаятельный юноша а ля Андрей Миронов и вместе с тем Никита Михайловский из «Вам и не снилось», и играет какого-то неврастеника, который не то что с котурнов, а со стремянки не сходит: руками размахивает, хохочет, орет, слюной брызжет, прямо как с катушек сорвался. В чём же тогда клевета на него? Во всяком случае, сатира такого Чацкого неразличима, её трудно принять всерьёз, её и расслышать-то толком нельзя. Такой Чацкий не опасен.
А Софья — это, оказывается, Нина Чавчавадзе. Кому же, как не Нуце Хубулаве, грузинке по национальности, её и играть? Допустим, но хороша Софья-Нина, которая Чацкому-Кюхельбекеру-Грибоедову предпочитает Молчалина. Где же логика?!
На мой взгляд, концептуальная ошибка с распределением двух главных ролей и определением их рисунка, едва не губит спектакль, во многих отношениях замечательный. Начнём с декораций, которые отсылают зрителя в XVIII век, а задник с видом московского Кремля в сочетании с грибоедовским текстом доносит идею постановки — «Гоненье на Москву». Есть такое течение на русском театре, с солидными традициями и немалым числом приверженцев и поклонников по обе стороны рампы. Так сказать, «дома новы, а предрассудки стары…».
Разумеется, всякий понимает в меру своей политической ангажированности. Верно и то, что нынешняя Москва не хуже прежней даёт пищу пересудам («А судьи кто?»). Потому и ноет в груди, от того-то и щемит сердце. И это прямая заслуга создателей спектакля. Нельзя не отметить и отдельных актёрских работ. Роли Лизы (Елизавета Мазалова), Фамусова (Феликс Мурзабеков), Скалозуба (Максим Оглоблин), Молчалина (Анатолий Ищенко), князя Тугоуховского (Владислав Василенков), старухи Хлёстовой (Екатерина Вельдина), Репетилова (Евгений Кошелев) сыграны лучше. И, конечно, нельзя не согласиться с репликой Лизы: «А как не полюбить буфетчика Петрушу!» (Владислав Калашников). Вот уж правда, не бывает маленьких ролей.
Для звуков свадких…
И никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Не думал, что исполнительский вечер «ХХ век в стихах и песнях» покажется интереснее «основного блюда» — первый случай для меня на театральном фестивале Stanislavsky.lv. Я помню плюс/минус все «чехордажи» и литературно-художественные композиции, но ни одна из них, на мой взгляд, не дотягивала до уровня полноценного спектакля, как это произошло с представлением щукинцев 21 марта.
Собственно говоря, это и был спектакль с довольно чёткой структурой: завязкой, кульминацией и развязкой. В вечере участвовали новые, не знакомые по «Горю от ума» лица. И тут фавориты сменились, ведь декламация — это особый род искусства, вершина актёрского мастерства, подобно тому, как поэзия — вершина литературного творчества. Стихи требуют от чтеца абсолютного слуха, безупречного владения формой и содержанием, вплоть до полного их слияния, неразрывного их единства, воодушевления, наконец, подобающего «звукам сладким» и «молитвам», без которых нет истинной поэзии. «По природе творчество экстатично», — учил Владислав Ходасевич.
Средний уровень декламации не показался мне высоким, но были и достойные номера. Публике заслуженно понравился Феликс Мурзабеков в образе Вертинского. Хорошо декламировал Чёрного Арсений Ветров, очень хорошо Маяковского — Семён Шевелин, чем-то зацепили Николай Романовский, «нелепый человек». Поэтика символистов ребятам как-то не давалась. Пастернак — гораздо лучше (Владислав Василенков и особенно — Илья Брыльков). Замечательно читал Рождественского Александр Ширяев. Владислав Калашников — море обаяния, но не музыкален. Илья Рогов из положения сидя динамично и выразительно выдал самойловскую «Смерть Цыганова». Впечатлил Дмитрий Ломакин исполнением песни «Я тоскую по Родине», но особенно — пьесы Евтушенко «Я хотел бы».
«Молодец! Это они понимают», — подумал я. А вот Феликсу Мурзабекову (Фамусов, Вертинский) внятно, кажется, всё. Он завершал первую, поэтическую часть вечера стихами Иосифа Бродского «На сорокалетие», и поверите ли, это был сам Бродский. Счастливец или горемыка. Очень чуткий, восприимчивый и пластичный актёр. Болею за него.
Вы наверное, заметили отсутствие в перечне фаворитов девичьих имён и фамилий. Меня это тоже, признаться, смущает. Вот только к кому обращаться с вопросом, к самому себе, или к воспитанницам Анны Дубровской и, разумеется, к самой г-же Дубровской? Не знаю. А впрочем, вторая часть вечера, составленная целиком из вокальных номеров, примирила меня с её выбором. Звучали песни межвоенной поры, и не только звучали, и это было здорово.
«Вечно живые» в Риге
А поднятую щукинцами тему неистребимости предрассудков продолжили спектакли, показанные в рамках десятой сессии фестиваля Stanislavsky.lv, 10 и 11 мая. Или, лучше сказать, они перевели её в плоскость «вечно живых» иллюзий, а также типов поведения и мышления, как положительных, так и отрицательных; продуктивных и не очень.
Как писал тот же Ходасевич, новое время не только требует новых песен, оно по-новому слушает старые. Так, очень по-новому был прочитан и, надеюсь, услышан спектакль «Вечно живые» по мотивам одноимённой пьесы В. Розова в постановке Филиппа Виноградова (выпускник ГИТИСа, мастерская Д. Крымова/Е. Каменьковича) в исполнении объединения выпускников эстрадного факультета ГИТИСа, тех самых, что два года назад показывали в Риге «Капитанскую дочку».
Я был рад новой встрече с ребятами. Многого ждал от них и в своих ожиданиях не ошибся. Выпускники мастерской М. Борисова оказались способны не только отважиться на эксперимент («по мотивам»), но и осилить его. «Вечно живые» — пример поиска нового театрального языка, осуществлённого Виноградовым в русле исканий своего учителя Дмитрия Крымова. Поиска не завершённого, но, на мой взгляд, плодотворного.
Уже то хорошо, что разбросанные актёрской судьбой по разным театрам и проектам ребята, помня «братство фронтовое», собрались вместе и сработали не халтурную антрепризу на скорую руку, а полноценный спектакль, который ни в чём не похож на фильм «Летят журавли», снятый по той же пьесе, но не уступает ему в выразительности, по крайней мере, потенциально.
Мне понравилась сценография, сложенная из немногих элементов, но не элементарная, по-крымовски полная метаморфоз. Зрителя встречает почти пустая сцена, вдоль рампы которой от стены к стене выстроился ряд мужской и женской обуви. Актёры поднимаются на сцену из зала, выходят из наших, так сказать, рядов, выбирают себе обувь по ноге, примеряют, переобуваются. Времени это занимает много, но задержка оправданна. Человек сам выбирает свою судьбу и отвечает за свои поступки перед собой, окружающими, обществом. Впрочем, размер и форма ноги тоже имеют значение.
Неспешно, в виде эпизодов-воспоминаний начинается рассказ. Ещё одна задержка. Глава семьи, Фёдор Иванович (ему по ноге профессия врача и должность заведующего хирургическим отделением больницы), закуривает. Но не спроста говорят, что талант актёра определяется умением держать паузу. Исполнителя роли Бороздина-старшего Василия Копейкина талантом Бог не обидел. Он и в свои 20 с небольшим способен играть пожилых людей с сильным и несколько тяжеловесным характером. Копейкин может держать зал, заставить его наблюдать, например, за процессом закуривания папиросы, хотя чувствовалось и волнение, и раздражение — папироса послушалась не сразу.
Удалась Копейкину сцена прощания с сыном. Тот уходит на фронт добровольцем, а отца раздирают противоречивые чувства: осознание, как неизбежности такого шага — сын в него пошёл, так и его роковой опрометчивости, гордости и боли одновременно, боли от того, что видит сына живым последний раз. Такие, как Борис с войны возвращаются редко. Такие и в мирное время долго то не живут.
В отличие от Марка, которого играет Роман Гимадиев. Или от Степана (товарищ Бориса), и Николая Никоаевича (администратор филармонии), сценические образы которых создал Никита Осипов. Как и в «Капитанской дочке» два года назад Гимадиеву достался отрицательный персонаж приспособленца и выжиги. Амплуа? Не исключено. Во всяком случае, в роли Марка Гимадиев был органичен.
В свою очередь, Осипов тогда и теперь показал себя с разных сторон. Если в «Капитанской дочке» он воплощал положительные образы Савельича и капитана Миронова, то в «Вечно живых» сыграл героев с гнильцой. Удачная находка режиссёра — троекратное вторжение суетливого Степана в сцене свидания Бориса и Вероники. С одним и тем же текстом. И в сцене проводов Бориса получивший отсрочку от мобилизации Степан проявляет нестерпимую назойливость, ужасающую неделикатность. Говорит к примеру: «Пообещай, хоть это практически невозможно, вернуться живым». Его бестактность буквально сверлит мозг, впиваясь в память близких Бориса, и, надеюсь, зрителя.
А вульгарность и рвачество Николая Николаевича? И тоже интересный, отсылающий к Крымову, режиссёрский приём. Осипов-Николай Николаевич обращается непосредственно к публике («Скажите мне: "Да"!»), как бы делая её (со)участницей своего жизненного проекта. Николай Николаевич зажигает и публика втягивается, откликается, подхватывает, а потом и солирует: «Антонина! Антонина!». Пошлость прилипчива и заразительна. Я испытал неловкость за ту часть зрителей, что подпевала Николаю Николаевичу. Нехитрый режиссёрский эксперимент наглядно показал, что, случись сегодня война, николаи николаевичи не пропадут, и пока борисы и володи будут жертвовать жизнью на линии и за линией фронта, их жизнелюбивые и пронырливые родственники и знакомые женятся на их невестах и под лозунгом «незаменимых нет» займут их места. «Вечно живые» и те, и другие.
Кстати, о невесте. В постановке Виноградова Веронике, девушке Бориса, отводится менее заметная роль, чем в пьесе Розова и фильме Калатозова. У Виноградова самым запоминающимся в игре Анны Сорокиной явилось то безмолвное страдание, с которым её Вероника — вечная невеста Бориса («Офелия, иди в монастырь!») — несёт крест жены Марка.
Например, её немой спор с мужем: когда тот присаживается к столу, она встаёт; Марк встаёт, Вероника тут же садится вновь. Просто и ёмко. Или её диалог с Анной Михайловной, когда, думая о своём неизбывном горе, Вероника лишь для виду поддерживает разговор, издавая тоскливые звуки на мелодике. Отмечу в скобках, что Виноградов грамотно и разнообразно использует музыкальные возможности своей импровизированной труппы, в которой все — эстрадники — поют, играют, кто на чём, и отбивают чечётку («Все как один! Все на Берлин!»).
Анну Михайловну в «Вечно живых» играет Наталья Ткачёва. Ей удалось создать образ немного потерянной, доброй и слабой женщины из интеллигентных. Её сын Володя, спасённый от верной смерти Борисом (их обоих играет один и то же актёр — Александр Рычков), вернётся с войны инвалидом, человеком с искалеченной психикой. Он скорее всего сопьётся и умрёт молодым, а мать будет безропотно о нём заботиться. Она знает эту свою судьбу, страшится её и принимает с покорностью. Таких матерей и без войны достаточно. Они тоже «вечно живые».
Янина Тихонова обратила на себя внимание своей великолепной пластикой ещё в «Капитанской дочке». В «Вечно живых» у неё роль побольше — Ирины, сестры Бориса, не считая побочных, комических партий. Есть где разгуляться, и Янина разгуливается. Если у Ирины и были надежды на личное счастье, то война не оставляет ей шансов («До свидания, мальчики…»), она с головой уходит в профессию, идёт по стопам отца, делает успехи. И успех на сцене у Янины несомненный.
Бабуля не самый заметный персонаж в пьесе. Но и у неё есть свой выход — в сцене сборов Бориса на призывной пункт. Кто-то подавлен, кто-то на своей волне (Марк поигрывает Баркаролу «Июнь» из «Времён года» Чайковского), а согбенная Варвара Капитоновна в исполнении Алины Байковой семенит и причитает, кружит по сцене-квартире и с каждым оборотом, ни к чему не прикасаясь, достаёт из себя, как из старого комода то рубашку, то штаны, суёт в вещмешок, потом срывает с себя пуговицу, крестит её словно ладанку и кладёт туда же. Потом Бориса по этой пуговице и опознают. Не упасла.
Валерию Цикун помню по двойной роли Пугачёва/Екатерины II в «Капитанской дочке». У этой молодой актрисы прекрасные внешние данные и яркая индивидуальность, но в роли Антонины, в общем правильно ею намеченной и проведённой, лично мне не хватило куражу. Может быть, Николай Николаевич затмил её своей гиперактивностью?
В целом же «Вечно живые» производят впечатление интересного, довольно сбалансированного, но не добравшего массы спектакля. Отдельно отмечу музыкальное оформление Виктора Маминова и художественное от Саши Дашевской, особенно фалды у «музыкантов» Марка и Николая Николаевича и самодельную в прямом смысле слова белочку в подарок Веронике — тоже находки в крымовском стиле. Можно поздравить режиссёра, актёров и постановочную команду с премьерой, которая готовилась специально для Риги и состоялась на фестивале Stanislavsky.lv.
К явным промахам спектакля следует отнести отвлекающий манёвр с латышскоговорящей Варей, работницей мыловаренного завода, хоть он и принёс дополнительные очки толмачу-Янине; не додуманную сцену с чтением письма Бориса к Верочке-Белочке на дне рождения у Антонины (движение вверх опустило смысл) и надутую ветром перемен линию Булата Окуджавы. Если первые шаги Булата Шавловича по сцене как будто ещё оправданны — он только выглядывает из-за кулис, а уже понятно, какая зазвучит сейчас песня (а не избито ли это?), то дальнейшее отдаёт полнейшей отсебятиной, либеральной окуджавщиной. Особенно «эта странная фраза» из интервью «Немецкой волне» 1996 года: «Война есть бойня. И когда называют эту войну великой, я протестую, потому что бойня великой быть не может».
Ваш протест отклоняется, уважаемый. Говорят, о войне нельзя рассказывать громко. И да, пафоса бывает порою избыточно много. Но освободительные войны такого размаха, такого всемирного значения, как Великая Отечественная, иначе титуловаться не могут. При всём уважении к великому немецкому народу. Но, может, это пародия? Кстати, и девочка, загримированная под Окуджаву, смахивала не на барда, а на Анатолия Ефремовича Новосельцева, героя Андрея Мягкова в фильме «Служебный роман». Так или иначе, окуджавское заблуждение тоже относится к разряду вечных. Во всяком случае, в России.
«Верю!»
Проводя смотр восьми сессиям, свидетелем коих был, я всё-таки отдаю предпочтение самой первой моей встрече с фестивалем в марте 2016 года, когда воспитанники Д. Певцова и О. Дроздовой (Институт современного искусства) представили пьесу А.Арбузова «В этом милом старом доме». Это цельный спектакль, в который глубоко вошла именно патриотическая и вместе с тем антивоенная тема. Парадокс в том, что все войны, успехами в которых мы вправе гордиться, Россия вела и ведёт ради упрочения мира.
Из обращений к русской классике я ставлю на первое место показанную в рамках четвёртой сессии фестиваля «Капитанскую дочку». Третьим назову «Путешествие в Твин-Пикс», проделанное Аллой Сигаловой вместе со студентами актёрского факультета Школы-студии МХАТ (мастерская С. Земцова и И. Золотовицкого) и показанное в рамках восьмой сессии фестиваля Stanislavsky.lv в декабре 2017 года. По силе эстетического и эмоционального воздействия этот спектакль смело может претендовать на первое место в любом хит-параде.
Разбор показанного 11 мая спектакля «Блондинка» по киноповести А. Володина в постановке актёра и режиссёра Малого театра России Алексея Дубровского с участием выпускников Высшего театрального училища им. Щепкина (мастерская Б. Клюева) отложу до другого раза. Не знаю, как другие, а я им поверил.
Источник — Русские в Латвии.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен