В театре нет мелочей, или, что то же самое, — театр из них состоит. Оперный в особенности. Количество учтённых и неучтённых мелочей складываются в качество постановки. Восприятие спектакля зависит даже от того, где ты сидишь и с кем. В новой версии «Кармен» мелочи проявили себя двояко: в то время, как одни детали превращают спектакль в увлекательное зрелище, другие делают его невыносимым для глаз и ушей.
Во время пресс-конференции, состоявшейся накануне премьеры, обратили на себя внимание слова, сказанные директором ЛНО Зигмаром Лиепиньшем. Коснулись различий между рассказом Проспера Мериме, лёгшим в основу оперного либретто, и самой оперой. Вот кто-то и заговорил о том, что новеллу Мериме Бизе превратил… «В комическую оперу», — закончил чужую фразу г-н директор.
Казалось бы шутка, однако в новой постановке «Кармен» есть над чем от души, а то и со зла, посмеяться. С присущей не только французам самонадеянностью режиссёр Мария-Эва Синьероль основательно переработала либретто.
«Действие происходит в Севилье в первой половине XIX века», — сказано в либретто. Нет, это зачеркиваем. Действие происходит «далеко от центра города». Какого? Не так уж и важно: Парижа, Малаги, Риги, далее везде. И в наши дни.
«Площадь в Севилье. Жаркий полдень. В ослепительном сиянии солнца непрерывным потоком снуёт оживлённая, пёстрая толпа», — значится в либретто. Это тоже зачёркиваем. На самом деле, тёмной-претёмной ночью, в мрачном-премрачном предместье «среди бетонных блоков» шатается всякое отребье (наркоманы, бандиты и проститутки) в тряпье пятидесяти оттенков серого.
«Расположившись у входа в казарму, солдаты курят, шутят, разглядывают девушек», — говорится в либретто. Зачёркиваем. Брутальные, с садистскими наклонностями полицаи (на рукавах у них белые повязки, какие носили шуцманы) в униформе типа «братки наехали» хватают всех, кого ни попадя — и девушек, и парней, издеваются над ними и снимают всё это на видео.
«Звон колокола на табачной фабрике извещает об обеденном перерыве. На площадь гурьбой высыпают разбитные, весёлые работницы», — утверждается в либретто. Зачёркиваем и пишем: «В пригороде прозвучала сирена, извещающая о пожаре в одном из зданий. Разыскивается Кармен, которая виновна в поджоге».
И так далее, в том же духе. Кабачок Лильяса Пастьи превращается в «нелегальный бар в заброшенных гаражах», а Эскамильо в главаря банды, который хвастается «своими успехами и многочисленными любовными утехами, которым он предаётся после успешных боёв».
Кстати, Эскамильо появляется во втором акте не один. Он держит на поводке и в упряжи обнажённого по пояс мужчину, мускулистое тело которого, как и тело самого «главаря банды», покрыто наколками. Я бы предпочёл думать, что спутник Эскамильо символизирует быка, а не сексуальные предпочтения того, кого Кармен вскоре предпочтёт Хозе (с какой тогда стати?). Но не с быком же тореро шляется по барам, и не быка же поит Кармен водкой? Да, запутанная вышла у француженки история.
Все эти намёки и полунамёки, оттенки и полутона создают довольно унылый общий колорит, которому прекрасно отвечают декорации Фабиена Тенье и костюмы YASHI, но мало соответствует музыка Жоржа Бизе. Тем хуже для последнего. Невзирая на это, следует всё же отметить великолепную сценографию и мастерскую работу художника по костюмам. Сами по себе, своей продуманностью и завершённостью, они не могут не вызывать восхищения.
Созданная Тенье многоярусная конструкция-трансформер из нескольких модулей, снабжённых лестницами, перилами, площадками, прорезанных оконными и дверными проёмами, легко превращается то в жилмассив, то в гаражи, то в крышу многоэтажного здания, то в место проведения массового мероприятия. Составленные так и эдак, они принимают разнообразные очертания, оставаясь при этом символом бетонного мешка, в котором задыхаются обитатели предместий.
Все эти архитектурные пре- и круговращения происходят на фоне экрана-задника, живущего своей чёрно-белой жизнью, поясняющего происходящее на сцене то крупными планами, иногда довольно выразительными, то видами ночного города, то постепенно появляющейся надписью по-английски, то фрагментами видео, с которого начинается спектакль. Даже увертюра звучит не сразу.
Прежде всего зрители видят на экране девушку в чёрном и белой балетной пачке. Она убегает с оглядкой на того, кто её преследует и снимает на видео. Она в западне: с одной стороны её гонитель, с другой — металлическая сетка, ограждающая ж/д пути в районе Рижского центрального вокзала. Девушка падает на снег (тут только бравурно вступает оркестр), поднимается, бежит, спускается в тоннель, оказывается по ту сторону железной дороги. Здравствуй, Маскачка! Занавес поднимается, и мы видим её саму. По ходу спектакля девушка в пачке то исчезает, то появляется вновь, по-своему дублируя историю Кармен.
На протяжении всего спектакля перед зрителем разворачивается два параллельных действия. Участники одного — герои оперы Бизе, участники другого — их тени, бессловесные статисты и танцоры хип-хопа. В массовых сценах все сходятся, чтобы потом снова разойтись по углам и ярусам. При помощи света (Филипп Бертоме) нам дают понять, что для режиссёра тени иногда даже важнее тех, кто их отбрасывает. Возня не затихает ни на минуту. Даже в самых патетических местах, кто-то где-то кого-то целует/насилует или языком телодвижений разъясняет то, что в данный момент поётся. Иногда это выглядит забавно, но чаще всего неуместно, утомляя и рассеивая внимание.
К тому же результату — усталость и раздражение — ведут и другие «находки» режиссёра. Например, однообразно серо-чёрные костюмы с точечными вкраплениями грязно-красного, на фоне таких же однообразно серо-чёрных декораций. В этом царстве серого выделяется обнажённое человеческое, преимущественно мужское тело, что, по-видимому, и требовалось доказать. Брызжущие энергией и агрессией хип-хоперы с их рельефной мускулатурой, недвусмысленными движениями и акробатическими трюками производят ожидаемо сильное впечатление. Да и обнажённый по пояс Эскамильо как бы приглашает зрителя повнимательнее рассмотреть и заценить покрывающие его грудь, живот и спину татуировки, а не уровень вокала.
Это навязчивое доминирование визуального ряда досаждает больше всего. Музыке и пению режиссёр отводит почётное третье место, что для оперного представления недопустимо. Нарочитое использование шумовых эффектов — топот, крик, свист, выстрелы — их звучит пять или шесть вместо одного, навязчивое звяканье металлической сеткой (видео в жизнь!), режет слух. Музыке приходится пробиваться сквозь сценические эффекты, и не всегда ей это под силу.
Наиболее отчётливо это должны были почувствовать те зрители, что слушали второй состав. Я не говорю — почувствовали, поскольку сам слышал его на генеральной репетиции, а раз на раз всё-таки не приходится. Со вторым составом есть проблемы, но я уверен, что при наличии более гибкой, более вдумчивой режиссуры их можно было бы обойти. Режиссёр, на мой взгляд, обязан подгонять рисунок и характер мизансцен под солиста, а не наоборот.
Заставлять грузного Андриса Лудвигса (Хозе) валяться в обнимку с Кармен где попало — жестоко и по отношению к певцу, и по отношению к зрителю-слушателю. Именно так «Кармен» превращают в комическую оперу. У Лудвигса красивый от природы, но тяжёлый на подъем голос. Он быстро устаёт, набирает в глотку песка и цемента, что в таком окружении не кажется странным, но Лудвигсу ли петь вприсядку?
Вокально убедителен Рихард Мачановский (Эскамильо), хотя его выход во втором акте заглушают крики толпы и топот хип-хоперов. У тореро просто нет шансов преодолеть эту шумовую завесу. А нелепая в подаче режиссёра сцена рукопашной с Хозе-Лудвигсом? При такой разнице весовых категорий двух певцов Синьероль следовало придумать что-то более щадящее. К тому же трудно себе представить, чтобы «главарь банды» бился бы из-за женщины с новичком.
Солистка Мариинского театра Майрам Соколова (Кармен) могла бы блеснуть в другой постановке, но не у Синьероль. Мне понравилось её глубокое меццо-сопрано, но не удалось им насладиться. Не перекрикивать же Соколовой толпу.
Достойный вокал показали подружки Кармен — Лаура Грецка и Марлен Кейне. Но истинное украшение второго состава — Дана Брамане (Микаэла). Очень красивый, сочный голос, умеющий выразить страдание и сострадание. Правда, и новации Синьероль коснулись образа «красотки в голубом» в наименьшей степени.
Понравился Рихард Миллерс (Моралес), певший в обоих составах. Не понимаю, зачем режиссёру вздумалось так над ним издеваться и в конце концов убивать? Поющий также в обоих составах Кришьянис Норвелис (Цунига) борозды не портит, хотя чисто по человечески нельзя не пожалеть его героя — и штаны его заставляют снимать, и бензином обливают, чтобы потом поджечь. Обхохочешься.
Первый состав музыкально и фактурно выигрывает благодаря исполнителям титульных партий. Румынская певица Рамона Захария и солист Михайловского театра Дмитрий Головнин сумели таки возвысить свои голоса над суетностью постановки, смогли убедить зрителя, что они Кармен и дон Хозе. И пусть Захария подделывает свой голос под меццо, но делает она это легко и красиво, есть в её вокале краски и огонь, как это пристало роковой женщине. Природный тембр Головнина не такой приятный, как у Лудвигса, но россиянину хватает выдержки и умения произвести должное впечатление на публику.
Янис Апейнис (Эскамильо) превосходит Мачановского, но не вокалом, а внешним соответствием образу тореадора, каким его представляет Синьероль. Голос у Апейниса, напротив, звучит очень устало, однако под шумок происходящего на сцене это не слишком заметно. Зато нельзя не заметить, как выиграли сцены с участием контрабандистов Данкайро (Калвис Калниньш) и Ремендадо (Михаил Чульпаев), особенно квинтет «Nous avons en tete une affaire» во втором акте. Блестяще! Как и всё, что делает хор ЛНО, кроме массы немузыкальных жестов, зачастую безжалостных по отношению к солистам и шедевру Бизе.
Всё это тем более обидно, что оркестр под руководством Яниса Лиепиньша ведет себя паинькой, играет с чувством, слаженно, не подавляя вокалистов. Увы, слаженность и благородная сдержанность в оркестровой яме не получают своего продолжения на сцене.
Французы здорово пересолили с атмосферой жестокости и насилия. Мысль понятна, но, оставаясь бутафорскими, они ни в чём не убеждают, а только мешают. И к тому же ослабляют ведущий конфликт — конфликт между свободолюбивой Кармен и расчётливым Хозе, который решил, что пожертвовав военной карьерой, приобрёл пожизненное право на владение женщиной. В той среде гипертрофированного насилия, в которую погружает героев Синьероль, рукоприкладство Хозе не может восприниматься как нечто ужасное. Оппозиция l'amour (любовь) и la mort (смерть) выходит смазанной. Синьероль сама сбивает фокус.
Конечно, Франция переживает не лучшие свои времена, и это не может не волновать тамошних художников. Социальное напряжение в этой стране достигло высокого градуса, и современное искусство смело говорит об этом, ни мало не смущаясь условиями места и аудитории. «Кармен» ЛНО, увы, не избежала этой французской болезни нашего времени.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен