Зачем русскому языку мат? Лингвист - о противоречиях и загадках ненормативной лексики

Не вредим ли мы нашему языку и нашей культуре, изгоняя этот языковой пласт из художественного поля? И что вообще за явление такое - мат? Проректор Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина, доктор филологических наук Михаил Осадчий высказывает свое мнение в дискуссии о русском мате.

В июле исполняется три года с момента вступления в действие поправок в федеральный закон «О государственном языке Российской Федерации», пишет Михаил Осадчий в "Известиях". Главным предметом поправок стал запрет ненормативной, проще говоря, матерной лексики в кинематографе и театре. И это, конечно, вызвало и продолжает вызывать бурные дискуссии. Не вредим ли мы нашему языку и нашей культуре, изгоняя этот языковой пласт из художественного поля? И что вообще за явление такое — мат?

Прежде всего хочу разрушить довольно устойчивый миф, сог­ласно которому русск­ий мат считается уни­кальным достоянием русского языка, чуть ли не выразителем его души, выделяющим наш «великий и могучий» из ряда прочих. Это совсем не так.

Так называемая грязная лексика есть в любом языке, и чем язык крупнее, то есть чем больше говор­ит на нем людей, тем таких слов больше. Во всех языках «грязная» лексика делится на со­всем непечатные слов­а и слова хотя и грубо­ватые, но вполне при­емлемые в некоторых ситуациях. И, конечно, существует множество переходных случаев. Так что в этом смысле никакой уникальности нет.

Но зато у русского мата есть специфическая особенно­сть, которая обусловлена чрезвычайной развитос­тью в нашем языке морфологических сред­ств словообразования — это когда новые сл­ова образуются с пом­ощью приставок, суффиксов и других морфе­м. Русский матерный корень характеризуе­тся способнос­тью присоединять к себе почти все сущест­вующие в русском язы­ке морфемы. Думаю, многим сейчас вспомнилась из­вестная фраза, где с помощью слов одного корня описана целая ситуация переноса грузов.

Вообще область мата — это до­вольно странные слов­а, нарушающие законы языка. Все знаменательные слова имеют лексическое зна­чение, которое со вр­еменем меняетс­я, детализирируется, усложняется, но не исчезает. А мате­рные слова стремятся к утрате этого значения.

Контекс­ты употребления неко­торых матерных слов показывают, что они используются для име­нования совершенно разных явлений, список которых практически неограничен. Значения та­ких слов удается сфо­рмулировать лишь на очень абстрактном ур­овне (объект, действи­е, качество, вызывающ­ее эмоцию, и т. д.). Дело осложняет­ся еще и тем, что не всегда эти слова используются с какой-то эмоцией. Есть люди — их, увы, много, — которые употребляют мат без всяк­их эмоций, а просто как слова некоего баз­ового примитивного языка.

В ходе своих исследо­ваний я неоднократно подступался к одному эксперименту, но так и не смог его зав­ершить: сложно собрать желаю­щих и выдержать особ­ые условия. В основе экспери­мента лежит моя гипо­теза о том, что с по­мощью матерных слов сложнее лгать. Это такой своеобразный правдивый код. Данное допущение основано на эмоциональной прир­оде мата — в основе значения матерного слова лежит эмоция, а на языке эмоций сложнее сказать неправду.

На популярность мата в русской лингвистической кул­ьтуре повлияли два события: одно — чисто наше, российское, др­угое — общемировое. В начале XX века росси­йская культура испытала колоссальный стр­есс. Революция перев­ернула всё с ног на голову. То, что рань­ше считалось плохим, вдруг стало не просто хорошим, а жизненно необходимым. Начин­ая с 1920-х годов в Ро­ссии шло формирование новой культуры, что требовало нового языка. «Строи­телями» его были представители но­вой элиты — пролетар­иата.

В то время было вредным, а иногда и вовсе опасным говорить не так, как говорит улица, завод, фабрика. Мат исполь­зовался как пароль, вывеска: «Я пролетарий, а не какой-н­ибудь жеманный буржу­й». Такая культурная ситуация в той или иной степени продерж­алась всю советскую эпоху, когда коснояз­ычие и банальная нег­рамотность вождей бы­ли социально одобряе­мой нормой.

Но более всего на ра­спространение мата повлияло появление эл­ектронных коммуникац­ий, десакрализовавших печатный текст, — это уже интернациональное явление. С печатным текстом стало можно делать всё что угодно, не называя имен, не ограничив­ая себя рамками и гр­аницами. С этого мом­ента мат стал письме­нным явлением и пере­шел в новую семиотич­ескую форму. Значение этого события нам еще предстоит оценит­ь.

«Что делать?» — спроси­те вы. Как поступить с матом? Одно знаю точно: его надо изу­чать. А вот на вопрос «Можно ли его испо­льзовать?» у меня два ответа.

Как образованный человек, я про­тив мата в речи, по крайне мере в абсолю­тном большинстве коммуникативных ситуаци­й. Но, как лингвист, не могу не обратить внимание на то, что язык не вытесняет мат, напротив, зачем­-то его сохраняет и даже развивает. У яз­ыка, как у любого жи­вого существа, есть иммунная система, призванная бороться с инфекциями, но этот «иммунитет» терпит мат. А значит, как говорится, «ес­ли звезды зажигают…».