В 9 лет, в 1952 году, знаменитый французский кинодокументалист и скрипач Бруно Монсенжон впервые услышал в Париже Давида Ойстраха. Он был так поражен, что пришел за кулисы, чтобы выразить ему свое восхищение.
«Мальчик, если ты хочешь говорить со мной, выучи русский язык», — назидательно сказал выдающийся скрипач начинающему. И Бруно выучил! И снял фильм об Ойстрахе и еще о многих великих музыкантах ХХ века — всего около 100 фильмов, потому что об одном исполнителе снимал не одну ленту, а несколько.
— Я, можно сказать, прожил бок о бок со Святославом Рихтером 25 лет, тесно общаясь с ним до его кончины, — сказал в интервью порталу Baltnews.lv Бруно Монсенжон, приехав в Ригу на прошлой неделе. — Сложнейший и одновременно простой, доступный человек, открытый, как ребенок…
Гениальная личность и гениальный музыкант. Внутренне абсолютно свободный человек — вы не представляете, до какой степени свободный — от влияния общества, от политики, чужих мнений. Никому не подчинялся — делал, что хотел. Для него существовала только музыка, и больше ничего. Мы сделали с ним два фильма…
То, что Бруно побывал в Риге — это действительно чудо! Сначала сыграл в Большой гильдии в трио с пианистом Артуром Цингуевым и виолончелистом Алексеем Шадриным, а потом в Splendid palace показал свой легендарный фильм. Обаяние его и открытость не знает границ. Он — сокровищница разнообразных знаний. Подписал мне программку — «Для Наталии. На добрую память о чудесной встрече. Ваш Бруно».
Две части документальной киноленты «Рихтер непокоренный», или «Энигма» («Загадка») — шедевр кинодокументалистики. В представлении образа пианиста всех времен и народов — ни малейшей парадности, портрет очень личный и щемяще-интимный.
80-летний Святослав Теофилович предстает каким-то незащищенным, в чем-то трагичным, со своими раздумьями, сомнениями, рефлексиями, неожиданными оценками. Он сидит прямо перед камерой в пустой комнате и повествует о своей жизни с самого начала.
Действует это на зрителя сильнейшим образом, потому что рассказ совершенно откровенный. И потому что перед нами предстает эпоха и страна, в которой мы выросли. Иногда музыкант зачитывает что-то из своих дневников — слегка улыбается, печалится или даже немного гневается… В конце признается «Я себе не нравлюсь…».
Истории иллюстрируются богатейшим архивным материалом из разных государств и эпох, добытым Бруно «с боями» и большими материальными затратами, ибо даром никто ничего не дает.
Камера работает филигранно — автор признался, что фильм монтировал год, а переделывал монтаж 26 раз.
Наполеон в Москве
Посмотрев первый монтаж картины, ее требовательнейший герой признал: «Это я». А как смог Бруно, не живший в СССР, правда, много раз бывавший у нас с 1970-х, ТАК воссоздать образ нашей родины в разные времена?! А «воздух Рихтера»? Его ощущаешь просто физически и в нем эти 2,5 часа купаешься. Волшебник, да и только. Мастер, громадный талант.
— Впервые я слушал Рихтера в Париже в 1966-м, — поделился Монсенжон. — В огромном зале яблоку негде было упасть. На сцене поставили стулья, и я оказался на одном из них, прямо перед роялем. Святослав начал играть с такой силой, что рояль чуть «отъехал» в сторону и порвалась струна. Струну заменили, и он продолжал играть эту сонату Прокофьева. Впечатление было сильнейшее.
А познакомились мы с ним лично в начале 1970-х, а потом встречались на его фестивале во французском Туре, где он облюбовал для камерных выступлений амбар XII века. Я собирал материал о нем 25 лет, но фильм делал последние два года его жизни. «Все, что написано обо мне — полная чушь», — говорил он. Я поставил эпиграфом фильма цитату из Марселя Пруста, которого Рихтер тоже обожал, «Может ли интерпретатор стать столь же гениальным, как автор?..».
В конце жизни Рихтер был очень болен, и на последние свои гастроли в Японию ехал в сопровождении анестезиолога. Говорил перед отъездом: «Буду играть простые вещи — Шумана, Чайковского, Шопена». Но не сыграл ни одной ноты…
Мы много снимали в Антибе, в доме моего отца на Лазурном берегу. Чтобы не тревожить моего героя, я не произносил слов «камера», «мотор», мы с командой не ставили свет, а снимали только днем, пока было солнце. Потом он вернулся в Париж, где жил последние три года в гостинице — по странному совпадению, это было последнее жилище Пруста.
С ним была его подруга жизни, оперная певица и педагог, народная артистка СССР Нина Дорлиак — с ней мы частенько говорили по-французски. Рихтер играл на рояле «Ямаха».
Как-то Рихтер мне сказал о Шостаковиче, которого любил и перед которым преклонялся: «Он был совершенно сумасшедшим. А я нормальный. Но хотел быть сумасшедшим».
Рихтер сказал мне, что однажды купил в Америке кинокамеру, и 23 рулона отснятой на ней пленки лежат у него дома в Москве на такой-то полочке. Я помчался туда, но помощник Рихтера, Виктор, отдавал мне скрепя сердце только какую-то часть. Позвонили маэстро, тот распорядился отдать все. «Ну вы прямо как Наполеон в Москве», — ворчал Виктор, передавая пленки.
Все великие музыканты должны быть образцами этического поведения в искусстве. Мне кажется, гений Рихтера — в его честности, уважении к сочинению и композитору.
Огонь Ойстраха
- А как вы делали фильмы о Давиде Ойстрахе, Геннадии Рождественском — бывали не раз в Союзе?
— Очень много раз бывал, подолгу жил, многих знал. Но с Ойстрахом мы много лет встречались во Франции и даже путешествовали вместе по стране во взятом напрокат автомобиле. Это невероятный интеллигент, умница, очень щедрый человек. Я назвал фильм о нем «Давид Ойстрах, народный артист?».
Хотя он начинал выступать в небольших городах Украины, это был человек высочайшей музыкальной культуры. Когда он брал в руки скрипку, в зале начиналось что-то невообразимое. Талант и темперамент его был феноменальны, это был огонь.
В 1993-м я поехал на родину Ойстраха в Одессу, чтобы делать о нем фильм. Нашел его дом, походил по улицам, поговорил с людьми… Я как будто узнал о нем еще много чего, хотя и знал немало — почувствовал атмосферу, в которой развивался его талант. Снимали уже уверенно.
А с выдающимся дирижером, моим другом Геннадием Рождественским встречались много раз. Когда еще мне нельзя было, как иностранцу, в Союзе уезжать дальше 25 км от Москвы, однажды мы рискнули — отправились на мерседесе Рождественского на его дачу, довольно далеко. Но ничего, сошло с рук. Зато мы говорили с ним при полной луне — чудо!
Иегуди, Фурцева и Демичев
- Известно, что вы стали скрипачом под воздействием исполнения гениального Иегуди Менухина, а потом сделали о нем фильм из семи новелл «Иегуди Менухин. Скрипка века». Много общались с ним?
— Да, он мне много рассказывал, я часто бывал у него дома. Его отец, раввин, родился в Гомеле, а мама — в Ялте. Когда я бывал у них дома, мы говорили с его мамой по-русски. Помню, когда ей исполнилось 100 лет, и она уже была почти слепой, кинулась ко мне, когда я только вошел, со словами: «Как хорошо, что можно поговорить на моем любимом языке!». Сэр Менухин говорил по-русски немного, но все понимал, а вот его сестра знала язык блестяще.
Иегуди был великим человеком — в 1947 году он дал концерт в Берлине с Вильгельмом Фуртвенглером, обвинявшимся в сотрудничестве с фашистами, — в знак примирения. Никого из его близких, слава Богу, фашистский режим не тронул — иначе не знаю, состоялся бы этот концерт…
А в 1945-м он стал первым зарубежным исполнителем, приехавшим в СССР сразу после окончания войны — играл вместе с Давидом Ойстрахом Двойной концерт Баха.
В 1971-м Менухин выступал в Кремлевском Дворце съездов, и перед выступлением читал по бумажке текст на русском. Упомянул Солженицина. И все! Министр культуры Фурцева ходатайствовала, чтобы его больше в Союз не пускали.
А когда я в 1984-м пришел к тогдашнему министру культуры Демичеву просить за Иегуди — чтобы его пригласили в Союз на гастроли, долго и красочно описывая, какой он гений, как он выступал в Союзе после войны и многое другое, мой собеседник дал ответ: «Нашему народу Менухин не нужен». Но в 1987-м скрипача пригласил в Москву Горбачев…
- Думаю, что ваши фильмы «рвут на части» — они же неподражаемы!
— Недавно я закончил четырехчасовой фильм с Рождественским… Ничего не могу сказать о его дальнейшей судьбе. Не знаю, при всей известности и гениальности моих персонажей, телевидение не хочет сегодня показывать эти фильмы — по финансовым соображениям, даже франко-немецкий канал культуры ARTE! Сегодня классическая музыка как-то не в чести по всему миру.
Но если бы сегодня Рихтер был жив и выступал, может быть, положение было бы иным. Разгадал ли я его загадку? И да, и нет. У него была необыкновенная свежесть в исполнении…
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен