Есть такая штука в юриспруденции – представительство без доверенности. Штука, надо отметить, рискованная. Вот что по этому поводу говорит ч. 1 ст. 129 Закона об общей части Гражданского кодекса (самого Гражданского кодекса в Эстонии нет):
"Многосторонняя сделка, сделанная без права представительства от имени другого лица, является ничтожной, за исключением случая, когда лицо, от имени которого лицо без права представительства совершило сделку, позднее одобрит ее".
– А Сиплый в деле?
– Да Сиплый точно подпишется, зуб даю!
"Подписать" Сиплого за него – представительство без доверенности. Если Сиплый откажется от дела, то и от Сиплого нагорит, и с зубом придется расстаться. А если "подпишется" – выгода невелика, но очевидна, – Сиплый в деле.
В политике представительство без доверенности куда выгоднее, чем в скучной (не для юристов, конечно) юриспруденции. И называется оно популизмом. У популизма много видов, но, пожалуй, самый распространенный – представительство без доверенности. Поскольку легионы политиков говорят "от имени народа" (и не только), не имея к этому никаких оснований. Как в советских фильмах про колхозную жизнь всегда находился вредный старикашка, обращавшийся к председателю от имени "обчества".
Чем политическое представительство без доверенности отличается от юридического? Тем, что Сиплый, как правило, молчит. Что в юриспруденции делает сделку ничтожной, но в политике позволяет разглагольствовать дальше. Примеров – масса, и приводить их стоит затем, чтобы досконально разобраться в вопросе. Зачем? Затем, чтобы в случаях, когда кто-то взялся говорить от нашего имени или от имени наших детей – не молчать.
Вот, например, Яна Тоом в отношении речи президента Кальюлайд по случаю дня самостоятельности высказалась так: "Мне запомнилось, что в обществе есть консенсус по поводу перехода русских школ на эстонский язык обучения, я об этом узнала сегодня вечером от президента. Мне запомнилось, что президент противопоставила народ и политиков, причислив себя к народу и немножечко забыв о том, как, собственно говоря, ее избрали. Она говорила как президент, которого избрали всенародным голосованием. Как мы помним, избрали ее в ходе небольшого политического сговора, и поэтому мне показалось странным это противопоставление".
Тут сразу три попадания в тему. "Консенсус по поводу перехода русских школ на эстонский язык обучения" означает, что все согласны. Что, разумеется, ложь. Так и надо говорить: поздравляем Вас, госпожа президент, соврамши! А мы – не сказали… И госпожа Тоом тоже высказалась осторожно.
Зато не стала осторожничать в отношении мандата, в нашем контексте – доверенности, – президента.
А действительно, какой у эстонского президента мандат? Эстонский президент избирается в результате "небольшого политического сговора" через раз.
В случае, когда "небольшой" не получается, приходится устраивать "большой политический сговор", с привлечением выборщиков от местных самоуправлений. Но в парламентской республике так и бывает. Хотите, чтобы президента избирал народ (точнее, граждане Эстонии)? Меняйте конституцию.
Керсти Кальюлайд – самый интересный президент после Леннарта Мери, потому что столько поводов к политическим дебатам по существу не давал никто другой. Тоомас Хендрик Ильвес подавал бесконечное число поводов для насмешек своей глупостью и спесью, но на этом – все. Про Арнольда Рюйтеля и вспомнить нечего. А ведь президент по конституции – глава государства; ни одного президента до Кальюлайд еще не обвиняли во "вмешательстве во внутренние дела государства". А Эстонское государство – юридическое лицо, "вторая сторона" (такова эстонская доктрина) в "договоре" с народом (точнее, гражданами Эстонии). И президент – глава этого юридического лица. Но вмешиваться в деятельность этого юридического лица не может?
Тоом права в том, что выступать от "имени народа" Кальюлайд действительно не вправе. А вот противопоставлять народ и политиков – вполне.
Но интересно также и то, как, прохаживаясь по президенту, Тоом сама выступила "за народ". И то, как народ (точнее, граждане Эстонии) президента не выбирал, и то, как президент без доверенности пошла чесать от имени народа… Тоом выступила не "от имени народа", но "за народ". На грани.
Также интересно, что мандат самой Тоом во время ее первого срока в Европарламенте также вызывал вопросы, но с другой стороны. Эстонцы укоряли ее в том, что она-де "не представляет интересы Эстонии". Пришлось в свое время подсказать, что евродепутаты и не должны "представлять интересы Эстонии" – для этого у Эстонии есть особое представительство в ЕС. Четырехэтажный особняк в Брюсселе.
А евродепутаты в Европарламенте представляют своих избирателей и свои партии, имея доверенность и от тех, и от других. Я вот, например, по настоянию своих друзей из Латвии голосовал за госпожу Тоом. И слежу за тем, как она моей доверенностью распоряжается…
В прошлом выпуске я обильно цитировал Джульетто Кьезу, который негодовал по поводу замалчивания неполживым "мейнстримом" решения федерального судьи Южного округа Нью-Йорка Джона Н. Коултла, отвергшего обвинение Национального комитета Демократической партии, по которому Ассанж и Wikileaks совершили хакерскую атаку на компьютеры Демократической партии, изъяв и распространив тысячи электронных писем. Судья счел, что обвинение "целиком расходится с фактами".
Из контекста понятно, что Ассанжу и Wikileaks вменялось "хищение" и "распространение". С первым разобрались – не крали. Точнее, крал кто-то другой. В отношении же "распространения" американский судья, демонстрируя очевидную склонность к иронии, заявил, что, "если организацию Wikileaks нужно привлекать к ответственности за публикацию политических, финансовых и пропагандистских стратегий Демократической партии только на том основании, что Демократическая партия считает их секретными, то все средства массовой информации можно считать виновными в том же преступлении".
Опять-таки из контекста видно, что американские демократы попытались приравнять свои секреты к государственным. Не имея на то от государства никакой доверенности. Точнее, не имея вообще ничего. За что и были высмеяны.
Поскольку ни под одну из известных и охраняемых тайн (тайна исповеди, банковская тайна, тайна усыновления, военная тайна и т. п.) секреты Демпартии не подпадают.
Следующий сюжет взят мной из подготовленного порталом RuBaltic обзора, который назвали "За что в Прибалтике запрещают российские СМИ?". "В феврале 2017 года Комиссия по радио и телевидению Литовской Республики запретила русскоязычному Первому Балтийскому каналу использовать слово "Литва" в качестве элемента товарного знака. Предлогом для подобного решения стало то, что канал якобы не представляет интересы страны и не стремится популяризовать ее имидж".
Тут интересно, кому принадлежит "товарный знак" Литва, и кто вправе им распоряжаться. Как и в Эстонии, в конституции Литовской Республики государство называется тремя способами: Литовская Республика, Литовское государство и Литва. То есть "Литва" – одно из официальных названий государства.
У меня есть категорические сомнения в том, что право распоряжаться этим названием принадлежит Комиссии по радио и телевидению Литовской Республики. Тем более распоряжаться в соответствии с критерием "представления интересов страны и популяризации ее имиджа".
Интересы государства Литва представляют его органы в соответствии с конституцией и законами. Частный телеканал не должен, а, главное, не может "представлять интересы страны" – только если страна не решит, что лучше всего с представлением ее интересов справится не правительство и не Сейм, а частный телеканал. А частный телеканал на себя эту ношу примет. В обход конституции, разумеется. Но в любом другом случае это – представительство без доверенности.
По той же логике Объединенной левой партии Эстонии надо запретить пользоваться словом "Эстония". Равно как и Консервативной народной партии Эстонии. Поскольку ситуация, когда словом, пардон, "товарным знаком" "Эстония" пользуются нацисты и коммунисты одновременно, означает плюрализм мнений в одной голове. По-научному – шизофрению.
В связи с упомянутым обзором хочу сделать коллегам из RuBaltic предложение обратить внимание на использование термина "цензура". Поскольку один из сюжетов обзора назван "Руки литовской цензуры дошли и до интернета", и в нем говорится, что "Комиссия по радио и телевидению сообщила в мае 2018 года об ограничении доступа к шести сайтам, на которых транслируются телепрограммы в том числе российских каналов. Теперь, чтобы предоставлять телевизионные услуги посредством интернета, сайты должны получать специальное разрешение".
Мало какой закон о СМИ дает определение "цензуры", но российский – дает.
Вот оно, точнее, ст. 3 закона "Недопустимость цензуры":
"Цензура массовой информации, то есть требование от редакции средства массовой информации со стороны должностных лиц, государственных органов, организаций, учреждений или общественных объединений предварительно согласовывать сообщения и материалы (кроме случаев, когда должностное лицо является автором или интервьюируемым), а равно наложение запрета на распространение сообщений и материалов, их отдельных частей, – не допускается.
Создание и финансирование организаций, учреждений, органов или должностей, в задачи либо функции которых входит осуществление цензуры массовой информации, – не допускается".
Установление "специального разрешения для предоставления телевизионных услуг посредством интернета" не есть "наложение запрета на распространение сообщений и материалов", то есть речь не идет о цензуре. Введения процедуры "разрешения" фактически означает введение запрета деятельности без разрешения. Тут надо смотреть законность и обоснованность введения подобного запрета, критерии и компетенцию самого органа, вводящего подобные запреты и выдающего разрешения.
Представительство без доверенности цветет в Прибалтике пышным цветом тогда, когда речь идет о русских.
Титульные хлопцы и дивчины яростно доказывают на всех уровнях, что русские в Прибалтике живут, как у Христа за пазухой. Даже специально выписывают себе русских из России, типа Артемия Троицкого, чтобы те рассказывали нам (!), как хорошо нам тут живется. Правда, надолго их не хватает – Троицкий уже что-то начал подозревать…
В качестве примера приведу эстонскую публикацию двухлетней давности о школьной реформе в Латвии. В неполживом Delfi, который для разнообразия дал более или менее объективную картину – даже "черного Карлиса" упомянул.
"Согласно опросу Балтийского института социальных наук, в 2004 году реформу поддерживали только 20% учителей школ нацменьшинств, 15% учеников и 13% родителей. Согласно опросу компании общественного мнения TNS, предложенную Шадурскисом реформу (в 2017 году – прим. автора) поддерживает 61% экономически активного населения Латвии, не поддерживает – 34% и 5% не смогли дать конкретного ответа. Отдельной социологии по русскоязычной группе пока нет, но можно предположить, что именно она фигурирует в опросе как недовольная треть".
Что тут примечательно? В 2004 году спрашивали тех, кого "реформа" касается, а в 2017 – "экономически активное население Латвии". Я не знаю, что это за субъект такой, но, судя по описанию, это все население трудоспособного возраста, за исключением безработных. То есть в основном – русских. Учитывая национальный расклад в Латвии, латыши высказались за "реформу", русские – против. Точнее: все латыши – "за", все русские – "против". Но "реформа"-то латышей не касается. Зачем их вообще спрашивали? Ответ очевиден: 61% поддерживает реформу!
В последние десятилетия стремительно развивается новый тип популизма, сиречь представительства без доверенности. Тут я говорю о доверителе, который в принципе не может доверенность выдать. Началось все, насколько я могу судить, с гомосексуалистов, которые с политической точки зрения веками пребывали в подполье. Я застал то время, когда они из подполья выходили, и ЕСПЧ играл тут роль "spearhead of liberation" – "рожна освобождения".
Гомосексуалисты обозначились как политическое движение и начали бороться за свои права – сначала реальные, потом спорные. Но в первые годы выхода из подполья активисты движения говорили от имени совершенно неопределенной группы лиц. Это потом появились гей-прайды, и гомосексуалистов стало возможным хотя бы приблизительно пересчитать. Потом последовали каминг-ауты, и понимания стало больше.
Но это – не самый яркий пример, просто первый (по моему мнению, разумеется) по времени. Дальше появились "права детей" и "защитники прав детей". Дети – недееспособны. По закону. Они в принципе не могут выдать доверенность своим защитникам, подлинным или мнимым. И у них уже есть законные представители – папы и мамы.
Но дальше – больше. Появились "защитники прав животных". Тут я уже вообще должен проститься с профессией, потому что правоспособностью, как и ответственностью, животные не обладают. Они не могут иметь прав в юридическом смысле! Но чем нереальнее "доверитель", тем агрессивнее "представители".
Так, например, дамочка, которую охарактеризовали как "победительницу второго сезона эстонской "Битвы экстрасенсов" Алису Верде" (дреды, татуировки – все на месте), объявила голодовку с требованием закрытия звероферм.
Разослав сие требование всем фракциям в Рийгикогу. Голодовка сопровождалась сентенцией "Если я умру, защищая права животных, то членам Рийгикогу и правительству будет все равно?".
Коллега. Правозащитница.
Напоследок – анекдотичное. Одинокий борец за права эстонской Охранки Михаил Петров написал на своем сайте следующее: "Уверяю вас, что для выборочного досмотра штаны на таможне снимают только с членов Координационного совета и небольшой группы "юристов-правозащитников" – на круг два десятка обиженных режимом чувствительных индивидуумов".
Ну, раз уверяет в том, чего достоверно не знаю ни я, ни мои коллеги-правозащитники, то, значит, с доверенностью от Охранки у него все в порядке. Зуб дает.
Свободу Юрию Мелю, Альгирдасу Палецкису, Олегу Бураку, Константину Никулину!
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен