Нигде так не схлестываются национальные копья, как в гастрономии и языкознании. Вот уж где есть развернуться. Покушения и на ту, и на другую области воспринимаются как покушение на что-то очень интимное. Если строптивцы не согласны, их нужно заставить подчиняться репрессивными методами.

Не смей писать "Таллин" с одной "н", нужно только с двумя, а коли не послушаешься, то плати штраф, кайся и признавай свою оплошность. Никаких "Белоруссий" – только и единственно "Беларусь", а кто не согласен, тот интеллектуально несостоявшееся лицо. На Украине ничего не может происходить – только "в" и еще раз "в".

Правда, довелось мне (автор Александр Филей – прим. Baltnews) услышать в одном публичном выступлении одну причудливую гибридную форму "в/на Украине" (человек так и произносил – через дробь). Это, конечно, высший пилотаж, до этого не каждый додумается.

Проявление этого иногда принимает такой формат, что сразу не сообразишь – анекдот это или правда жизни. Союз журналистов Украины попросил, да что там – потребовал у испанского футболиста Серхио Рамоса скорректировать татуировку, которую он выбил в честь завоевания титула победителя Лиги чемпионов в 2018 году в Киеве. Украинская общественность с начала ноября призывает Рамоса исправить на своем теле KIEV на KYIV. А иначе санкции и остракизм.

Впрочем, придется украинских рыцарей пера разочаровать. В данном случае медицина и юриспруденция равно бессильны, ибо нога Рамоса – это не забор Верховной рады, а частная собственность Рамоса, и на ней он вправе писать все, что посчитает нужным.

Гастрономические войны

Борьба на гибридном фронте не утихает ни на минуту. Гастрономия тоже стала объектом особых притязаний со стороны блюстителей национальной нравственности. Один из российских актеров отметил в безобидном комментарии, что борщ – русское блюдо. И шлюзы открылись. Объединенная коалиция бросила в бой свои лучшие подразделения подобно тому, как Наполеон задействовал свою императорскую гвардию.

Борщ для украинцев – это неприкосновенная ценность, это последний бастион, это святая святых, защищать который нужно не щадя риторической энергии и подушечек пальцев, резво стучащих по клавиатуре.

Но и это не ново. Поляки уже много лет – а то и десятилетий – таким же образом пытаются оспорить свое первенство в области водки. Но все их построения были опрокинуты выдающимся историком кулинарии Вильямом Васильевичем Похлебкиным, который убедительно доказал, что первая водка – русская, и изготовлялась она на основе технологий дистилляции, привезенных в Москву византийскими мастерами, а чистейшая вода для этих целей бралась из прекрасных русских рек Яузы, Рузы и Вазузы. И ничего не попишешь.

Польская же водка в контексте XVI века представляла собой несовершенный полуфабрикат, производимый из отходов свекольного производства, и полулегально, на контрафактной основе разливалась предприимчивыми целовальниками в приграничных корчмах. Тем самым русскому производству аутентичной водки наносился серьезный ущерб.

Языковые эксперименты

Попытки приватизировать гастрономические концепты и желание отстоять лингвистическую истину – это от вакуума подлинных ценностей. Попытки доказать свою состоятельность в итоге сводятся к оголтелой борьбе за добавочную "н" в "Таллине" или "у" в "Киеве". И к интернет-дуэлям за право на борщ. И заодно – неотвратимая фольклоризация сознания, сопряженная с утратой ориентиров. Трепетное отношение к лишней букве – это было бы смешно, если бы не было так грустно. Впрочем, если обратиться к прошлому, то есть на что посмотреть. Можно ведь гордиться "Энеидой" Котляревского и устраивать ее публичные чтения. На самом деле, одно из первых весомых произведений на малороссийском диалекте. Чего тут стесняться?

Тут же вспоминается и местная, латвийская импровизация. Бюро по защите языка (официально именуемое Центром госязыка) некогда совершал карательно-профилактические (или профилактико-карательные) рейды в места общественной торговли, где тщательно отслеживал, какое название известной сладкой ягоды написано на бумажке.

Продавцы, вестимо, писали слово "čerešņa", потому что "а как иначе?". Однако бдительные стражи латышскости указали нерадивым коммерсантам на то, что такого слова в латышском языке нет. Это – влияние пресловутой русификации. Правильно говорить "saldie ķirši", то есть "сладкая вишня". И чтобы никаких черешен и близко не стояло.

Давно понятно – республики, выросшие из советской шинели, проявляют одержимое упорство в избавлении от филологического наследия "тоталитарного прошлого". Некоторые освобожденные народы бежали от кириллицы как черти от ладана. Молдаване, азербайджанцы, теперь потихоньку и казахи. А между тем именно позднеимперская или раннесоветская власть одарила эти народы полноценной письменностью. Но об этом бывшие собратья по Союзу, отринувшие интернациональные установки и взявшие на вооружение воинствующий лингвонационализм, предпочитают не вспоминать.

Многие постсоветские народы ввели в оборот репрессивное языковое законодательство, а некоторые даже обзавелись языковыми полициями. И первым делом объявили бессмысленную и беспощадную войну русскому языку, на котором в ста процентах случаев воспитывалось первое поколение национальной интеллигенции.

Тем самым они позаимствовали западноевропейский опыт. Именно Европа породила феномен надзорных инстанций, карающих за "языковые преступления". Например, языковая полиция официально действует во Фландрии, наказывая длинным евро тех, кто не употребляет нидерландский язык при исполнении профессиональных и социальных обязанностей. Знакомо, не правда ли?

Пуританская Латвия

Латвия не отстает в деле следования прогрессивным трендам. Конечно, язык булавками никто не прокалывает, как в монастырских школах франкистской Испании, но полицейский произвол практикуется. Языковая инспекция не упускает случая проверить предпринимателей, учителей, работников сферы услуг на предмет владения латышским. За невладение и неговорение – штрафы, которые благодаря голосованию депутатов Сейма с годами становятся все жестче.

Но прогресс не стоит на месте. Пару лет назад Центр госязыка понял, что вместе с кнутом нужно предлагать и симуляцию пряника. Зимой-весной 2018 года стартовала кампания "друг языка", по которой была открыта жалобная книга в электронном варианте. Любой желающий получил возможность донести на языкового нарушителя в цифровой форме, отправив сообщение в мобильном приложении. И дождаться возмездия над охальником, которое не замедлит последовать.

При Центре госязыка уже давно существуют специальные органы, которые при поддержке государства упражняются в конструировании правильных слов. Эти неологизмы буквой и духом должны соответствовать языковой норме. Особая терминологическая комиссия призвана разрабатывать термины, которые называли бы различные реалии по-латышски – вместо слишком международных или – того крамольнее – слишком русских слов.

Борьба против заимствованной лексики (пуризм) – это далеко не латвийское изобретение. Еще в Древнем Египте и Древнем Риме фиксировались случаи морального осуждения тех, кто прибегает к иностранным словам взамен отечественных. Правда, дело это малополезное и неблагодарное. Язык всегда оказывается мудрее и свободнее его блюстителей. Он сам рано или поздно разберется, какое слово ему понадобится, а какое останется за бортом. Ведь ни одна попытка зачистки языка не увенчалась успехом.

Помните, как в начале XIX века из русского пытались вымести иноземные "варваризмы"? Цирк предлагали называть ристалищем, бульвар – гульбищем, а калоши – мокроступами. Эти потуги вызывали исключительно насмешку.

Здесь можно вспомнить хрестоматийное "Хорошилище грядет по гульбищу из ристалища на позорище в мокроступах" (в переводе на русский язык "Франт идет из цирка в театр по бульвару в галошах")? Или иронию Пушкина из "Евгения Онегина": "…Но панталоны, фрак, жилет, всех этих слов на русском нет".

Латвия здесь далеко не одинока, хотя в ней словотворцами в последнее время почему-то выступают не писатели (которым и положено заниматься неологизацией), а президенты. Памятно предложение лингвиста-фольклориста из Монреаля Вайры Вике-Фрейберги (по совместительству – экс-главы Латвийского государства с 2000 по 2007 год) вместо чересчур русского "компьютер" употреблять идеологически проверенное "dators". Слово это некоторыми экспертами выдается за авторское изобретение филолога-президента, хотя на самом деле перед нами скандинавизм – заимствование из шведского языка "en dator". И латышскее оно не звучит при всем желании, так как в его основе легко читается латинский корень. Се ля ви.

В поисках обозначения балтийских русских

Действующий президент тоже решил не отставать. В 2019 году не филолог, но зато правовед Эгил Левитс публично совершил языкотворческий акт. Он предложил ввести новый термин для обозначения нелатышей, с которыми латыши живут бок о бок испокон веков. Так возникло слово "līdztautietis", которое на русский язык можно перевести как "сонародец" или "сонародник". По замыслу главы государства, оно призвано заменить обидное "cittautietis", что чаще всего передается в русской традиции как "инородец". Эти словом еще на рубеже прошлого и позапрошлого веков именовали всех нерусских граждан Российской империи, чаще всего азиатского происхождения.

Эгил Левитс, согласно классике, хотел как лучше. Но вчерашняя хохма сегодня уже не хохма.

Его странный реверанс в сторону русских Латвии, которых он решил объявить "сожителями" или "приживалами" (так точнее), вызвал широкий резонанс среди аудитории, следящей за его речами.

Так Левитс-лингвист, единожды претерпевший фиаско, более на этом попроще не выступает. Да и в эпоху коронавируса уже не до языковедческих изысканий.

Правда, несколько десятков лет назад Прибалтика – без шума, пыли и пафоса – уже обогатила язык одним новым термином – негражданин (ущемленный в правах обладатель фиолетового латвийского или серого эстонского паспортов). Его до сих пор все компьютерные программы подчеркивают красной волнистой линией, отказываясь распознавать.

Слово, говорят, считается калькой от немецкого "Fremde", что значит "чужак". Возможно, кто-то из немецко-латышского окружения Эгила Левитса, учившегося в Западной Германии у матерых русофобов, подсказал этот термин, ставший легендой. Его органично заимствуют и другие языки (английское: non-citizens, французское: non-citoyens, испанское: non-ciudadanos). А английский перевод термина "негражданин" – alien (так написано в паспортах неграждан) – послужил поводом для расширения семантики слова "инопланетянин". Да и понятие латвийского и эстонского "негра" тоже получило отражение в языке.

Вот где реальная история успеха. Единственная, пожалуй, за всю новейшую историю языковых экспериментов Латвии…

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.