Советского Союза нет уже 30 лет, однако ностальгия по распавшемуся государству присутствует в среде русскоязычного сообщества Латвии. В чем ее причина, какое влияние она оказывает на латвийцев, и можно ли было предотвратить распад СССР? Об этом Baltnews поговорил с депутатом Рижской думы, сопредседателем партии "Русский союз Латвии" Мирославом Митрофановым.
– Г-н Митрофанов, с момента распада СССР прошло ровно 30 лет, уже выросло два поколения людей, которые не жили в этой стране. При этом ностальгия по Союзу все еще присутствует в русскоязычном сообществе. На ваш взгляд, в чем причина?
– Множество моих сверстников и тех, кто старше, живут, обернувшись на советское время. Для них та жизнь остается как бы настоящей, а происходящее сейчас – зыбкий мираж. Мало того, заметная часть молодых людей, никогда не живших при советской власти, идеализирует советское прошлое. В сумме для многих русских Латвии СССР продолжает оставаться "потерянным раем".
Я считаю, что мы обязаны регулярно возвращаться к советскому прошлому и заново его осмысливать. Нужно отделить мифы от реальности и не позволить себе стать заложниками сказок. В целом отношение к советскому времени формируется под влиянием двух факторов – это семейная история и средства массовой информации.
Если мы смотрим, как изображается то время в современном западном, да часто и в российском кинематографе, то видим преобладание мрачной тональности. Это входит в противоречие с тем, что обычно говорят об СССР представители старшего поколения, наши соотечественники.
Семейные легенды, личные истории конкретных людей в условиях недовольства современностью формируют наоборот идеализированный, оторванный от реальности образ советской страны, в которой каждый человек чувствовал себя счастливым.
В определенной степени с таким восприятием можно согласиться, поскольку в последние десятилетия советского периода значительная часть советских людей жила спокойной, гармоничной жизнью. Был консенсус между властью и обществом: народ не вмешивался в управление страной, а власть выполняла взятые на себя обязательства – как могла, заботилась о народе.
Помню, что, когда я, будучи подростком, открывал городскую газету, последние две страницы всегда были забиты объявлениями о приеме на работу. Это создавало расслабляющее настроение: за будущее не стоит переживать, какую-то работу ты всегда найдешь – не в одном, так в другом месте. В современное время поиск работы с адекватной зарплатой, способной обеспечить потребности, приводит к стрессам и неуверенности в будущем.
– Тогда как же так получилось, что в течение буквально нескольких лет СССР распался, а люди в большинстве своем не стремились его спасать?
– Да, был только один советский патриот [экс-глава МВД СССР, член ГКЧП] Борис Пуго, который застрелился, оставшись верным своей присяге. Тогда как толпы политработников, военных и в целом народ ничего не предпринимали, и в момент перелома продолжили жить той же самой гармоничной жизнью, отказываясь признавать, что эта жизнь ускользает.
Подвел тот самый общественный консенсус, предполагавший, что народ в государственные дела не вмешивается. И эта советская лояльность, впитанная с молоком матери, не позволила спасти государство в тот момент, когда для общественного спасения нужно было стать не лояльными к властям.
Люди не смогли в массе своей отказаться от комфортного отстраненного существования. Абсолютное большинство русскоязычных жителей Латвии никак не участвовало в событиях 1991 года.
Впечатляющие фотографии с тогдашних митингов отразили действия исчезающе малой части общества. В Латвии не было сколь заметной русской гуманитарной интеллигенции, могущей осознать и выразить суть происходящего, сформулировать идею сопротивления и преодоления.
Отдельные писатели держали дистанцию от происходящего, другие были лояльны латышской элите, даже не представляя, что можно вести себя как-то иначе.
– Интересно, а могла ли ситуация сложиться по-другому?
– Думаю, что распад СССР был предопределен из-за убийственного догматизма. Марксизм был объявлен единственно правильной идеологией, и он застыл на уровне развития 30-х годов. По сути, стал религиозным догматом, а не инструментом для развития общества.
Любая живая общественная теория – это инструмент для познания и преображения реальности. В то время как на Западе философы и политики конкурировали, предлагая разные общественные теории, быстро изменяя или отказываясь от каких-то концепций. Демократия работала не как догма, а как утилитарный механизм поиска наилучших решений.
Если в управлении западными странами что-то не получалось, то политическая конкуренция приводила к власти людей, которые предлагали другие теории и практические решения. Таким образом, проигравший политик не объявлялся предателем. Все понимали, что его поход не сработал и его заменили конкуренты, вооруженные альтернативным подходом.
Сейчас те наши соотечественники, которые живут ностальгией, уверены в том, что все, что делалось в СССР, делалось правильно, но свалились с неба некие "предатели, которые все развалили".
Однако ни в одной стране западной демократии невозможна ситуация, когда к власти надолго пришел кто-то, похожий на [первого секретаря ЦК КПСС с 1953 по 1964 годы Никиту] Хрущева или [первого президента СССР Михаила] Горбачева.
То есть не предатели, но руководители, явно превысившие уровень своей компетентности. Если бы они участвовали в открытых выборах, то уровень некомпетентности был бы виден всем, и таких кандидатов не допустили бы к руководству государством.
Их уровень – максимум член регионального парламента. Но конкурентный отбор на высшие посты был невозможен в Советском Союзе. К власти приходили при помощи интриг и кулуарных договоренностей. История доказала смертельную опасность такого отбора руководителей.
СССР мог выжить, если бы после смерти Сталина правящая элита перестала бы себя обманывать мертвыми марксистскими догмами.
Как показал опыт Китая, можно было сохранить коммунизм по форме и дальним целям, но отказаться от догм в экономике и перейти к свободному поиску решений. После смерти Мао Цзэдуна Китай отбросил все религиозные марксистские постулаты и создал новую рыночную экономику.
Если бы это проходило в СССР после 1953 года, то ситуация была бы совсем другой. И даже СССР мог бы не развалиться, ведь рыночные связи между союзными республиками заставили бы их держаться вместе. Однако в СССР рынки сбыта не стоили ничего, что абсолютно не укладывается в современное представление.
Я помню, как жители Латвии требовали отсоединиться от СССР, чтобы "не кормить Россию". Сейчас любая страна была бы счастлива, если бы получила эксклюзивную часть российского потребительского рынка, ведь это же возможность стабильно зарабатывать.
И сейчас Евросоюз не распадается, несмотря на противоречия, потому что никто не хочет терять общий рынок. То же могло бы быть и в СССР, но нужного поворота в нужное время не произошло.
Подводя итог, надо признать, что положительные стороны в советской реальности безусловно были, но система была обречена, потому что вовремя не были сделаны реформы, а также было прервано воспроизводство образованных, думающих, свободных людей, пригодных для управления государством в быстро меняющемся мире.
Оно было прервано в далекие 30-е годы, но тогда еще оставался запас смелых людей с широким кругозором, получивших образование в царские годы.
А когда их сменили серые недалекие "ученики учеников" советской власти, то включилась программа на самоуничтожение государства. Единственная развилка истории, когда это самоуничтожение можно было предотвратить, – момент сразу после смерти Сталина, если бы страна пошла бы по пути реформ, сняв монополию марксистского подхода в экономике.
– Возвращаясь к мотивам людей, ностальгирующих по советскому строю, можно ли упрощенно сказать, что тогда им жилось лучше, чем сейчас?
– Многие работающие люди не уверены в своем будущем, они ощущают себя как бы на эскалаторе, едущем вниз, а им все время надо бежать наверх. То есть каждый день – это изматывающий стресс, причина недовольства происходящим объективна. Но присутствует еще и склонность отказаться от принятия личных решений. В идеале, многие наши современники ожидают появления лидера, который снимет эту ответственность и построит светлое будущее в режиме ручного управления.
Замечу, что стремление к "сильной руке" характерно как для части русских, так и для части латышей. Ждут бархатного диктатора-сверхчеловека. Но в современном мире их нет.
Все положительные изменения в успешных странах – это плод совместных решений большого количества людей – экспертов, политиков, ученых, общественных активистов. Каждый, находясь на своем месте, критикуя, предлагает альтернативные решения, двигает развитие вперед.
В Латвии этот процесс буксует. Разрыв между обществом и правящими политиками увеличивается. И те решения, которые абсолютно понятны тем, кто их принимает, непонятны, неприемлемы и не объясняются обществу. Нынешние времена пандемии это четко показали.
– Как вы считаете, есть ли возможность изменить ситуацию? И что в противном случае может ожидать латвийское общество?
– Я не могу достучаться до всех и каждого. Объяснять устройство общества должны школьные учителя и профессора в университетах. Мы сейчас как никогда заинтересованы в развитии общественных наук.
Ведь схожесть нынешней ситуации с советским временем заключается в том, что эти науки до сих пор не формируют адекватное понимание мира у заметной части населения.
Выпускники современных школ не понимают как устроена власть и как должны действовать демократические институции. Я думаю, что государство должно быть заинтересовано в исправлении ситуации, в противном случае оно не выживет.
Есть такая бывшая страна – Сомали. В какой-то момент народ там перестал подчиняться государственным институциям, и на месте государства образовалась зона криминальной анархии.
В Латвии должны смениться несколько поколений людей во власти, чтобы прервалась советская практика – выдавать желаемое за действительное, жить самообманом. Не зря же Моисей 40 лет народ по пустыне водил.
У нас недавно в Рижской думе была дискуссия по поводу плана развития города. Я спросил у коллег, которые моложе и образованнее меня, почему в этом плане сказано, что население Риги вырастет на 10% за ближайшие пять лет, хотя всем понятно, что этого не произойдет.
Мой призыв отказаться от коллективного самообмана не был услышан. Путь Моисея через пустыню еще не окончен.