Это вторая часть интервью с ветераном контрразведовательного подразделения КГБ ЛССР о картотеке советской спецслужбы в Латвии. К первой части можно перейти по этой ссылке.
На условиях анонимности он согласился ответить на наши вопросы, появившиеся после публикации нескольких тысяч учетных карточек из картотеки латвийского КГБ.
Ныне Михаил Иванович – простой пенсионер, но хорошо помнит времена своей службы в органах, когда он, помимо всего прочего, занимался и оформлением агентурных карточек, как и другие его коллеги по оперативной работе.
Вербовка по плану или по смыслу?
– Михаил Иванович, Вы, бывший штатный кадровый работник КГБ, можете подтвердить, что без реального согласия о сотрудничестве, без подписи человека, его имя иногда заносилось в картотеку – просто для учета? А могли быть "липовые" агенты, когда недобросовестный сотрудник органов таким образом создавал видимость бурной вербовочной деятельности?
– Предположить, конечно, можно все, что угодно, но мне такие случаи не известны. При работе с агентами оперработник должен показать результативность. Требовался оригиналы сообщения, отчеты, которые взять с потолка и сам написать он не мог, их читали, проверяли, визировали. То есть с "липовыми" агентами было бы больше проблем, чем пользы. В нашем, контрразведовательном подразделении подобных приписок я не припомню.
– А как же план вербовки – не менее шести новых агентов в год?
– За всех не скажу, но зачем мне на небольшом режимном объекте постоянно увеличивать число агентов? Я же это должен был чем-то мотивировать. Если не было необходимости, то мы этого не делали. В отношении подозрений о приписках, хочу напомнить, что для работы в органах безопасности человек проходил жесточайший отбор, людей проверяли самым тщательным образом. Но, конечно, и в наших рядах попадались не совсем добросовестные товарищи – человеческий фактор никто не отменял.
– А что означала красная полоса на некоторых учетных карточках агента?
– Это так называемые сторожевые, или сигнальные карточки. Красная полоса означала, что человек уже находится в поле зрения кого-то из комитета, и к нему не надо приближаться.
– Михаил Иванович, а сотрудничество с органами происходило на платной основе?
– Только в каких-то отдельных случаях. Но никаких окладов или вознаграждений на постоянной основе за свою информацию агенты не получали. Правда, за какие-то особо ценные сведения или важную информацию могло выплачиваться небольшое вознаграждение. В каких случаях? Например, на режимном предприятии потерялись какие-то документы, агент провел проверку и нашел их, вернул на место – чаще всего, просто халатность, положили не туда. Но нашедшему объявлялась благодарность от комитета, иногда вручался какой-то ценный подарок. Бывало, дарили хорошую книгу, в те времена это ценилось. В большинстве случаев люди с органами сотрудничали действительно на добровольной и патриотической основе, для них это было почетно. То же самое и в других странах.
Стукачом можешь ты не быть, но…
– Бывали случаи отказа от сотрудничества?
– Случалось, иногда говорили: "Нет, я стукачом не буду!". Это был моральный выбор человека, если он считал для себя неприемлемым сотрудничество с органами, то заставлять его мы не имели права. Да и эффективность такой "работы" была бы весьма сомнительна.
– Тем не менее чего скрывать – многие же опасались мести со стороны вашей конторы? По звонку "оттуда" могли и из института выпереть, в командировку за границу не выпустить, защиту диссертации зарубить?
– За всех не скажу, но поступая на работу на режимные предприятия, люди знали, что им придется давать подписку о необходимости сообщать органам различную информацию. Вы же смотрели российский фильм "Гостиница "Москва""? Именно так все и было, существовали разные степени допусков. Не могу исключить, что кто-то пользовался служебным положением в перечисленных вами случаях. Увы, иногда к "холодной голове и горячему сердцу" прилагались грязные руки. Они действительно много что могли натворить… 
– Но Вы же не будете отрицать, что шантаж тоже использовался вашими коллегами при вербовке агентов?
– Вербовка, как правило, проводилась по трем основаниям – на добровольной основе, на компрометации, либо за деньги. Бывало, что люди вообще ничего не знали, и их использовали втемную. Просто по-дружески беседовали, выясняли, что требовалось, а затем заносили имя в картотеку. Но, повторюсь, в подавляющем большинстве люди сотрудничали с органами абсолютно на добровольной основе, из идейных соображений. Работник органов, как нас всех учили, должен был относиться к потенциальному агенту как к другу. Если тот отказался от сотрудничества? Отпустить и забыть. Но надо подумать, почему он это сделал. А шантаж… Понимаете, в сфере безопасности нельзя исходить из категории плохо-хорошо, нравственно-безнравственно. Мы исходим из того, что цель определяет средства. Но не оправдывает. Как бы это цинично ни звучало, но если цель важна для безопасности страны, то допустим и шантаж, и угроза, и психологическое давление. С точки зрения техники, исходя из государственных интересов, да, иногда эти методы используются. Все диктуется оперативной обстановкой, или, как тогда говорили – политической целесообразностью. Согласен, это циничные моменты. Но так, в принципе, работают все спецслужбы мира. В любом случае решение принимает сам человек. 
Не будем спешить с выводами
– Работников партаппарата нельзя было вербовать?
– Нет, это было четко указано – номенклатуру к нашей работе мы привлекать не имели права. Начиная с райкомов партии, думаю, и комсомола – тоже, и выше. Видимо, предполагалось, что в силу своего положения они и без всякой вербовки, по своей инициативе обязаны были сообщать о любых враждебных действиях или угрозах безопасности страны. У номенклатуры был свой партконтроль, отдел административных органов, который и нас курировал тоже.
– Меня немного удивило, что среди агентов вашей конторы из наших журналистских кругов оказалось много моих, как мы их всегда считали, диссидентствующих коллег. А вот "идейных" вообще ни одного не обнаружила?
– Журналистами, как и всей сферой культуры, занимался в основном пятый "идеологический" отдел. С точки зрения вербовочной техники, конечно, "идейные", как вы их назвали, товарищи, для вербовки не представляли большой ценности. Они вряд ли были вхожи в круги, интересующие органы. Но, думаю, информаторы были и среди них тоже. И еще раз повторяю – в этом не было ничего плохого, если не использовалось в личных интересах. 
- Пока мы не увидим, что эти люди писали в своих донесениях, думаю, вообще не надо спешить с выводами. Те же мои коллеги могли пойти на сотрудничество с органами, чтобы получить доступ в связи с разработкой какой-то темы?
– Думаю, вы уже поняли, что сама по себе учетная карточка вообще не является документом, это просто некая запись, которая практически ни о чем не говорит – нулевая информация. Если человек работал на режимном предприятии, в связи с чем его имя попало в картотеку КГБ, это нормальное явление. Так же нормально, что граждане помогали обеспечивать безопасность страны, гражданами которой они все на тот момент были. Это был их гражданский долг. Об этом, кстати, я и на суде говорил, куда меня несколько раз вызывали.
– В связи с чем?
– Когда подняли картотеку КГБ, то некоторые люди сами обратились в суд, чтобы доказать, что они не были агентами, хотя и стояли на учете в комитете. В связи с этим меня, как бывшего оперативного сотрудника, чье имя фигурировало в карточке, тоже приглашали в качестве свидетеля сначала в прокуратуру, потом в суд – для выяснения обстоятельств дела. Меня спрашивали, знаю ли я этого человека, почему именно ему было предложено сотрудничество. Я им пояснял примерно то, что сейчас вам рассказываю, – про режимный объект, про нормативную базу, охрану секретов… К слову, процесс проходил вполне цивилизованно – никаких претензий не вызывал.
В огне не сгорели
– Михаил Иванович, а как так получилось, что картотека агентов сохранилась, а их рабочие и оперативные дела – нет? Правда ли, что в последние месяцы существования латвийского КГБ там чуть ли не тоннами сжигали документы?
– В это время я в угловом здании уже не работал, поэтому не могу ничего ни подтвердить, ни опровергнуть. Могу предположить, что кое-что действительно сожгли, но не тоннами. Ведь "мешки КГБ" на самом деле были, я сам видел, как приезжали представители новых властей и складывали все документы в эти мешки. Их было не так уж и мало, даже если учесть, что часть сожгли, а часть вывезли в Россию, как писали в СМИ. Но почему карточки оставили – надо спросить у бывшего руководства, это было решение высшего уровня. 
– А что было с агентами, которые состояли на учете, но никакой информации от них не поступало?
– Их исключали из агентурного актива. Офицер приходил к начальнику своего подразделения и сообщал, что у данного агента сейчас нет оперативной возможности для сотрудничества – уволился с места работы, переехал в деревню, скончался, в конце концов. Что с ним делать? В архив отправлять! На обороте карточки ставился соответствующий штамп, а рабочее и личное дела отправлялись на хранение.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен