Встреча с Владимиром Байчером состоялась за кулисами фестиваля дипломных спектаклей театральных вузов Stanislavsky.lv. Его XIV сессию провели студенты IV курса режиссерского факультета (мастерская Леонида Хейфеца). Они показали два спектакля, в том числе "Бешеные деньги" Островского в постановке Байчера. А мы с Владимиром Григорьевичем говорили о современном состоянии российского театра и режиссуры.
"Безусловный взлет"
– Владимир Григорьевич, если посмотреть на "звездное небо над головой", кого бы вы назвали в числе звезд современной российской режиссуры, может быть, целые созвездия, или новые яркие звезды?
– Есть уже признанные мастера и имена, которые известны достаточно широко, и мы горды тем, что многие из этих людей работают на режиссерском факультете ГИТИСа, преподают, ведут мастерские.
Это люди старшего и среднего поколений, начиная от нашего заведующего кафедрой Сергея Васильевича Женовача, который возглавляет Художественный театр и Студию театрального искусства. Это и Евгений Борисович Каменькович, руководитель театра "Мастерская Петра Фоменко". Это Дмитрий Анатольевич Крымов, у которого есть свой театральный проект, и в разных театрах он очень много работает. Это люди, которые у нас на факультете преподают.
Можно назвать и мастеров старшего поколения – Михаила Захаровича Левитина, и Александра Владимировича Галибина, и Иосифа Владимировича Райхельгауза. Эти люди, как мне кажется, сегодня определяют театральную карту Москвы.
А на актерском факультете ведет курс Миндаугас Карбаускис, главный режиссер Театра имени Маяковского, и Борис Афанасьевич Морозов (Театр российской армии). Еще недавно у нас работал Алексей Владимирович Бородин (Российский академический молодежный театр). Вот имена, которые являются сегодня базой. Здесь можно назвать и человека, который с Ригой теснейше связан, – Адольф Яковлевич Шапиро. Это и Кама Миронович Гинкас, и Яновская, и Хейфец Леонид Ефимович, мой учитель, мастер, патриарх российского режиссерского цеха.
И есть имена другого поколения, в котором есть и [Кирилл] Серебренников, и Евгений Писарев, и Константин Богомолов – люди, которые вошли в контекст отечественной режиссуры и определяют движение и тенденцию развития сегодняшнего театрального языка. Есть режиссеры уже и следующего поколения. Не без гордости называю людей, которые связаны с режиссерским факультетом ГИТИСа, – Егор Перегудов, Катя Половцева, Ваня Миневцев, Дима Акриш. Они тоже входят в режиссерскую обойму.
Вообще мне кажется, что сегодня российский театр переживает безусловный взлет. Очень интересные спектакли возникают, очень интересные проекты, театры. В Москве завершается театральная биеннале "Уроки режиссуры". Там очень много молодых режиссеров из провинциальных театров, и спектакли чрезвычайно интересные. Это десятки имен.
– Вы уверенно смотрите в будущее российского театра?
– Абсолютно. У театра в России очень большое будущее.
"Я не голословен"
– А говорят о кризисе режиссуры...
– А это говорят приблизительно последние 150 лет.
– Может, вы слишком оптимистично смотрите на вещи? Где-то вы говорили о невероятной атмосфере советского театра 1980-х годов с плеядой прекрасных актеров и выдающихся режиссеров. А вот Борис Юхананов говорит об этом периоде как о времени энтропии театра.
– Борис Юхананов, между прочим, ученик Анатолия Александровича Васильева, и говорить о том, что 80-е годы – это ничего, когда у Васильева выходят "Васса Железнова", "Взрослая дочь молодого человека", "Серсо"... Один за другим выходят театральные шедевры, как тут можно говорить о смерти театра?
Конечно, у меня субъективная точка зрения, но вы же со мной разговариваете, а не с Юханановым. Если бы здесь сидел Юхананов, он рассказал бы вам, в каком тяжелейшем кризисе находится современный театр, что смотреть нечего, спектаклей нет, режиссеров нет, а с моей точки зрения, сегодня взлет. Фантастика, какие интересные режиссерские работы возникают.
– Две-три работы навскидку из наиболее вас поразивших...
– Только что Бутусов выпустил "Пер Гюнта". Совершенно замечательный спектакль в Театре имени Вахтангова. Вообще этот театр... Римас Туминас – я не упомянул его имени – один за другим делает потрясающие спектакли: "Евгений Онегин", "Эдип". Да какой театр ни возьми! И у Сергея Женовача – "Сто лет одиночества" Егора Перегудова, который в СТИ идет под названием "Один день в Макондо". Крымов выпустил "Сережу" по Толстому, сейчас "Борис Годунов". Я не голословен, когда говорю, что сегодня есть образцы...
– И при этом крупные театры не могут найти себе главного режиссера.
– Ну, не могут, и что делать? Не каждый театр с режиссером могут пожениться. Тут должна какая-то химия срастись, а может и не произойти этой химии. Это очень сложный вопрос, как театр и режиссер находят друг друга.
Например, у Туминаса были большие проблемы в Театре Вахтангова. Туминаса же не принимали в театре, когда его туда назначили. Он очень долго шел к тому, чтобы у него с театром возникла химия. У него и теперь есть сложности, но в него поверил театр. Сейчас театр за ним идет. Но это очень все не просто.
"Черный хлеб"
– Вернемся к ГИТИСу. Вы декан режиссерского факультета. Чему вы, чему факультет учит будущих режиссеров?
– Моя должность – это должность завхоза. Как декан я занимаюсь организацией работы факультета, а в свободное от деканства время занимаюсь творческими делами – преподаю и ставлю спектакли. А режиссерский факультет учит нескольким важнейшим вещам. Во-первых, ремеслу. Важно понимать, что на режфаке занимаются в первую очередь элементами профессии, тому, что Леонид Ефимович Хейфец называл "черным хлебом профессии", тому, как это должно быть устроено.
– И как это должно быть устроено?
– Не могу рассказать об этом в течение трех минут. Это методика, это процесс, это технология, технология непростая. Есть учебники по режиссуре, где поэтапно расписано ее освоение. Пять лет режиссерского образования имеют внутри себя жесткую и проверенную логику. А в результате наши выпускники идут в театр и ставят дипломный спектакль, а многие еще до окончания ГИТИСа уже ставят в различных театрах.
Например, четверо наших ребят запускаются со спектаклями на малой сцене Театра на Малой Бронной, которым сейчас руководит Константин Богомолов. К выпуску наши ребята уже набивают руку. Они готовы к встрече с профессиональной театральной жизнью, к встрече с профессиональными артистами, драматургическим материалом. Они знают, что с этим делать.
"Творческая свобода"
– Вторая очень важная вещь, которой учит режиссерский факультет, – это творческая свобода. Мы наследники традиции, и мы на этом стоим. Но мы разрешаем ребятам все. Нет такой области, такого предмета, элемента в театре, про который мы можем сказать: "Нет, вот этого делать в театре нельзя".
Слово "нельзя" на факультете почти не произносится. Можно все. Важно понять, зачем ты это делаешь, и с чем в результате ты приходишь к зрителю. Сочетание школы, ремесла, профессии и абсолютной внутренней свободы дает разительный результат.
И кроме того, на факультете они учатся работать в команде. У нас в процессе обучения уже складываются творческие команды. Многие режиссеры находят своих художников либо из наших же студентов сценографического факультета, либо из Школы-студии МХАТ, где очень хороший факультет сценографии, приводят продюсеров, с которыми потом они будут сотрудничать.
– Маленький оффтоп. Будучи как-то в Петербурге, в Российском государственном институте сценических искусств, посмотрел выставку работ учащихся факультета сценографии. Сплошные девочки. Один мальчик. Профессия становится...
– Женской. У нас то же самое. Очень много девочек идет в сценографию. Не знаю, с чем это связано.
– Это влияет на театр? Театр не приобретает женское лицо?
– У нас на факультете внутри мастерской Каменьковича и Крымова есть своя сценографическая мастерская. Там очень много женщин, но у них совсем не женская сценография. У них такая уверенная, такая мужская в общем-то рука. Они делают крепкую сценографию, не дамскую, не барышневскую.
"Мы не лукавим"
– Мы говорили о "звездном небе над головой", а что касается "морального закона во мне"? Вы что-то закладываете в своих ребят в этом плане, или упомянутая вами творческая свобода подразумевает отсутствие морально-нравственных ограничений?
– Очень сложный вопрос. Мы с ребятами всегда разговариваем честно. Мы не очень-то внедряемся в их нравственный кодекс.
Абсолютно убежден, что никакой системой запретов невозможно устранить какой-то существенный нравственный дефект в человеке. Если он есть, то, сколько ни запрещай, он выйдет наружу.
Мы всегда с ними разговариваем откровенно на любые темы: нравственные, человеческие, политические, социальные. Мы высказываем свою точку зрения, не скрывая ее. Мы не лукавим.
Говорю от лица всей нашей педагогической команды. У нас прекрасная кафедра, и мы в этом смысле стараемся не врать друг другу и стараемся не врать ребятам. Дальше они делают свои выборы по жизни. Они знают в принципе, и, может быть, это есть самый сильный тормоз, на что их мастер может поморщиться, и они стараются этого не делать. Вот не больше.
– В России цензура запрещена.
– Дело не в цензуре. Я считаю, что не должно быть никакой цензуры. Цензурой ничего не добиться. Цензура, наоборот, провоцирует только, дает обратный эффект. Дело не в цензуре. Пожалуйста, ты свободен. Делай, что ты считаешь нужным. Ты такой, какой ты есть. Выскажись.
– У вас не бывает такого – вы ведь следите за творчеством своих выпускников, – когда вы что-то увидели и думаете: "Что он творит?!".
– Безусловно. Конечно. И не редко.
– Это во благо? Театральному процессу, зрителю?
– Это бо́льшее благо, нежели останавливать человека. Пусть он это сделает. Пусть. Ну, пусть это даже мне не нравится. Кажется, что в основном ребята все-таки не переходят через уровень плинтуса, не идут под плинтус. Кажется, что ребята высказываются по-честному. Мне это, бывает, не нравится. Я могу сказать: "Не мое"...
– Захотелось спросить, что вы называете уровнем плинтуса? Но тут же прозвучало: "высказываются по-честному". Как это между собой коррелирует?
– Кажется, что режиссер не должен лицемерить. Когда ты говоришь одно, но думаешь что-то иное, это чувствуется, это неприятно. Вот это неприятно. Когда ты честно выкрикиваешь какую-то свою точку зрения, и эта точка зрения мне, может, очень не близка, но это твоя искренняя точка зрения, я отношусь к этому с уважением.
– В чем секрет популярности актерской профессии и в чем секрет невероятной популярности самих актеров, когда актеры становятся едва ли не главными ньюсмейкерами и персонажами ленты новостей?
– Мне кажется, это очень естественно. Главными ньюсмейкерами в мире являются люди, которые на виду – в телевизоре, в кино, собирают тысячные залы. И, естественно, они являются наиболее притягательными для общественного мнения.
"Прибежище эмоциональных фриков"
– Зачем, на ваш взгляд, люди ходят в театр?
– Причины разные. Начиная от того, чтобы просто провести вечер, посидеть...
– В темноте.
– В приличном месте. Очень многие приглашают девушку в театр, чтобы показать: я интеллигентный человек, я тебя пригласил не коньяк в какой-нибудь ресторан пить.
– Ну, коньяк есть и в театре.
– Коньяк есть и в театре. Правильно. Вот они и коньяком в антракте напоят... И до того, что люди решают какие-то свои сложнейшие внутренние проблемы, и для этого нужно, может быть, посмотреть какой-то спектакль, который может ответить тебе на твой вопрос. И я знаю такие случаи, когда человек говорит: "Я посмотрел спектакль и понял, что я поступаю неверно. Я принял какое-то иное решение".
Очень разные причины, по которым человек переступает порог театра. В любом случае, театр – это место, которое притягивает. Чем бы то ни было, но оно притягивает. "Вы знаете, я был в театре, видел на сцене этого человека (или ее) и даже цветы подарил, и меня поблагодарили". Другое ощущение...
– То есть живой человек в конечном счете.
– Театр – это живое искусство. На экране человек не живой. Экран – это другое. Театр – это живая энергия, которая все равно будет нужна. Сколько уже раз театр хоронили, а он все никак не хоронится. Все живет и живет, развивается, меняется, вбирает в себя новые смыслы.
– У вас большой театральный опыт. Вы создавали театры, возглавляли театры и где-то сказали, что у вас есть свое видение театра. Поделитесь.
– Сложный вопрос. На каком-то моменте жизни я понял, чего мне хочется в театре, что я перестал в последние годы ощущать театр, как некое социальное явление.
Мне перестает быть близким театр как некий институт государства, институт социальный, даже как творческий институт. Мне интересен театр как прибежище эмоциональных фриков – странных людей со странными намерениями.
Мне перестали быть интересны артисты, которые являются членами профсоюза, добиваются повышения зарплаты, решают какие-то свои семейные проблемы. Я знаю, что это нужно, но мне интересны люди, которые говорят: "Черт, я все время думаю о том, как это сыграть. Давай попробуем сделать что-то...". И мы запираемся в репетиционной комнате и занимаемся чем-то, что плохо коррелирует с жизнью за дверями этой комнаты.
– А как быстро средний актер погружается в рутину?
– Быстро. Этот процесс засасывает. Я стал бояться артистов "я же профи". Я уже боюсь "профи". Я их уважаю, но мне интересны стали странные люди с какими-то творческими неудовлетворенностями, с каким-то внутренним поиском. Мне больше нравится заниматься с людьми, которые забыли обо всем обыденном и здесь хотят на что-то такое натолкнуться, на что-то живое, на что-то неизведанное, неизвестное, чтобы они открыли для себя какую-то частичку своей души, в которую у них не было допуска до сих пор. Такой тип театра мне становится все более и более интересен.
– Это неизведанное, неизвестное легче искать в классическом репертуаре, или имеется современная драматургия, удовлетворяющая потребностям этого поиска?
– И то, и то. Это вообще, мне кажется, не связано с драматургией. Мне все-таки кажется, что драматургия для актера...
– То есть сейчас, работая с текстом, вы больше отталкиваетесь от актера? Вы на актера опираетесь, а не на текст?
– Скорее да. Скорее мне интересно, что человек может в себе найти в связи с тем, что она, скажем, Катерина в "Грозе". Мне интересен актер или актриса. Я хочу понять: он или она вскрывается через что? Не знаю. Этот вопрос требует... негладкого ответа. У меня нет гладкого ответа на этот вопрос.
"Театральная стихия"
– Сейчас много говорят (и делают) об экспериментальном театре. Хотя, когда же театр не был экспериментальным?
– Вот именно!
– Но все же эта граница существует между традиционным и экспериментальным театром, пусть и подвижная. Где она сейчас пролегает и существует ли она, по-вашему?
– Что десять лет назад считалось суперэкспериментальным, сегодня стало супертрадиционным. Сегодня театр всеяден, он очень быстро в себя впитывает... Вот я сказал десять лет назад. Да не десять! Три, пять... Два. Театр сегодня быстро меняется.
Я вообще сегодня плохо понимаю, что такое традиционный театр. Вот где он, традиционный театр? Где его заповедник? Черт его знает.
Я даже места вам не скажу, так все помешано уже друг с другом. Сегодня очень интересное время с этой точки зрения. Сегодня весь театр смешался.
– Вы не затруднитесь назвать наиболее экспериментальные формы в современном театре?
– Нет, затруднюсь.
– Театр без слов. Кстати, без чего не может существовать театр?
– Театр не может существовать без зрителя. Все остальное возможно.
– Даже без актера?
– Все что хотите. Даже без актера может быть.
– Наше интервью проходит в присутствии третьих, четвертых, пятых лиц. Это тоже театр?
– Конечно. А мы с вами сейчас актеры.
– А в кафе? Я сижу, люди заходят, покупают, садятся...
– Театр. Театр везде, где есть зрители. Как только на вас смотрят или вас слушают, это театр. Сегодня сумасшедший театр развернут в соцсетях. Грандиозный, фантастический. Бум театра! Сегодня все в девайсах, в гаджетах.
Но когда я захожу в гаджеты – я во многих соцсетях тоже присутствую – и смотрю высказывания, посты или фотографии, я понимаю, что это огромное стремление к лицедейству: я хочу, чтобы меня увидели, я хочу стать актором (sic!) внутри существования в своей жизни.
Это очень интересная тема. Я много об этом думаю, потому что понимаю: это абсолютно театральная стихия.
"Процесс взаимного притяжения"
– Вам какой зритель более важен и интересен, отечественный или зарубежный?
– Лично я не очень вижу существенную разницу. Например, с "Бешеными деньгами" мы уже съездили на фестивали в Тамбове, в Оренбурге, в Болгарии. Вот интересно, что завтра будет здесь, в Риге. И я не могу сказать, что зритель в Оренбурге, допустим, мне интересен меньше, чем в Софии. Не факт. Или зритель в Тамбове мне интересен меньше, чем в Риге.
– И какая-нибудь театральная награда тоже без разницы, российская или зарубежная?
– Я вообще к наградам никак не отношусь. Вот честно. Я безразличен к тому, что одни люди выдают другим людям. Я уже взрослый мальчик. Мне уже много лет. Я уже хочу делать спектакли для себя. Я уже не хочу делать спектакли для фестивалей, для иностранных или для не иностранных, даже для вас не хочу. Я хочу делать для себя, а если они вам понравятся, я буду счастлив.
– Вы много ставили и ставите в Эстонии, ставили в Литве, но ничего не делали в Латвии. Почему так получилось?
– Откуда я знаю? Если меня пригласят в Ригу, я с удовольствием приеду поработать, потому что у меня много друзей здесь, в Риге. Я как-то внутренне связан с театром латвийским, но это всегда процесс взаимного притяжения.
– Эстонский журналист в беседе с вами сказал, что вы друг Эстонии, и вы подтвердили: "Да, я друг Эстонии". Что значит быть другом Эстонии? Не значит ли это закрывать глаза на какие-то дурные стороны своего "эстонского друга"?
– Мне очень интересна эстонская театральная культура. Мне интересны эстонские актеры, как они работают. Мне интересен тот диалог, который у нас возник в процессе постановки "Короля Лира" – это моя последняя работа в Таллине.
Я понимаю, что это нерусское немножко другое. Мне это интересно. Мне многое нравится и в эстонском театре, и в эстонской культуре. Я думаю, что это и называется словом "дружить". А то, что мне что-то может не нравиться. Естественно. А почему мне должно все нравиться?
Не знаю, мне вообще интересны разные театральные культуры. Я в этом смысле человек открытый. Я куда-то попадаю, мне любопытно, чем живут и как это делается. На каком театральном языке они говорят, что их цепляет? Я друг не только эстонской культуры. Очень многих культур. Думаю, что я друг и латвийской тоже, потому что я многих латвийских режиссеров тоже очень люблю. Я очень многих знаю, и у меня здесь куча друзей.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен