Территории современной Латвии находились в сфере интересов древнерусских князей. Издавна правители Полоцка, Пскова, Великого Новгорода отправлялись на берега Балтии за сбором дани. Местные народы выплачивали положенное, сохраняя свою религию, культуру, свои родовые традиции. Правители Руси не вмешивались во внутренние дела балтийских народов, предоставляя им свободу действия.

Не вызывает сомнения то, что Ливония находилась в сфере древнерусского влияния еще задолго до вторжения крестоносцев. У Николая Михайловича Карамзина в "Истории государства Российского" встречается упоминание об отношениях между восточнославянскими князьями и племенами балтийского региона.

"Вся Ливония платила дань Владимиру: междоусобие детей его возвратило ей независимость. Ярослав в 1030 году снова покорил Чудь, основал город Юрьев или нынешний Дерпт, и, собирая дань с жителей, не хотел насильно обращать их в христианство: благоразумие достохвальное, служившее примером для всех князей Российских!".

В данном случае речь идет о походе младшего сына Владимира Красное Солнышко, Ярослава Мудрого. Он отправился в военный поход против чуди, которая, вероятно, к этому периоду начала выпадать из сферы влияния древнерусских правителей.

В результате этого предприятия был основан город, названный в честь крестильного имени Ярослава (Юрия), покровителем которого был святой Георгий Победоносец. Получается, что город Юрьев (современный Тарту) носит имя православного святого, покровителя праведного воинства.

Ярослав Мудрый отказался от идеи силой обращать чудь в христианскую веру, ограничившись регулярным сбором дани.

В том же 1030 году дружина Ярослава Мудрого присоединила к древнерусским владениям часть земель эстов (чуди). В Новгородской первой летописи можно прочитать о "хоромах" – роскошных деревянных домах, которые древнерусские жители строили в Юрьеве для себя.

По ряду свидетельств, Юрьев в те годы стал родовой вотчиной князя. На правом берегу реки Эмайыги (в древнерусских источниках Омовжа) было основано русское торговое поселение с православной церковью и купеческим подворьем. Там селились древнерусские люди.

Юрьев в центре борьбы

За Юрьев и окрестные земли воевали правители Киевской Руси и Новгородской Руси. Известно, что в 1134 году Юрьев был взят дружиной новгородского князя Всеволода Мстиславича, а в 1191 году – князя Ярослава Всеволодовича. Новгородские походы оказались успешны в результате существенного ослабления Киевского княжества, страдавшего от частых половецких набегов и внутренних усобиц.

Более полутора веков они находились под влиянием Руси, пока в начале XIII века в землях эстов не закрепляются немецкие крестоносцы. Новгородские князья вступают в сражение с католическими рыцарями из Ордена Меченосцев, чтобы отстоять свою чудскую вотчину.

В 1212 году князь новгородский Мстислав Мстиславович Удатный совершает поход против рыцарей и добивается успеха. Впрочем, в 1215 году город оказался в осаде, предпринятой немецкими крестоносцами. Удержать его не удалось. Однако проходит семь лет – и в 1223 году эсты, недовольные насильственным крещением, поднимают антикатолическое восстание. Оно увенчалось успехом.

Однако крестоносцы не желали терять Юрьев, который рассматривался ими как стратегически важный форпост для дальнейшей вооруженной борьбы против Великого Новгорода. Новый поход против чуди организовал Герман Буксгевден, родной брат первого рижского феодала, епископа Альберта.

Он действовал с согласия римской администрации. Юрьевский гарнизон возглавлял князь Вячко (Вячеслав Борисович), который ранее был правителем древнелатгальского княжества Кукенойс, разоренного Альбертом.

Осада древнерусской крепости велась долго, и несколько раз войско крестоносцев предлагало защитникам Юрьева сдаться, но те с возмущением отвергали предложения. Князь Вячко сопротивлялся особенно ожесточенно, но после длительной осады город был взят в 1224 году.

Началось его разграбление. Крестоносцы, раздосадованные из-за упорного сопротивления войска Юрьева, беспощадно казнили всех его защитников. Сам Вячеслав Борисович был пленен или казнен.

Деревянные строения Юрьева были сожжены, а на месте старого городища началось строительство епископской резиденции – Домского собора. Город получил название Дорпат, а первым его правителем стал епископ Герман.

В дальнейшем в городе строятся крепостные стены, а сам он становится одним из центров ганзейской торговли. Многие немецкие торговцы используют Дерпт как перевалочный пункт в торговле с Новгородской республикой. В дальнейшем многие эсты (чудь) были крещены по католическому обряду и приведены к повиновению, а большинство населения Дерпта составили немцы.

Потеря Юрьева воспринималась правителями Великого Новгорода как поражение в борьбе с католической экспансией в балтийском регионе. Историк Николай Иванович Павлищев подчеркивает: "С падением Юрьева прекращается надолго древнее владычество наше в Ливонии".

Впрочем, доподлинно известно, что помимо Юрьева древнерусские князья, регулярно наведывавшиеся в балтийские земли, оказывали судьбоносное влияние на другие города. Например, в 1172 году киевский князь Рюрик Ростиславович (в крещении Василий) отправился из Великого Новгорода в Смоленск.

Остановился он с семьей в городе Лючине, который позднее фигурировал в древнерусских источниках как Люцин, в наше время Лудза.

В Лючине родился его сын Ростислав (в крещении Михаил) Рюрикович. В честь этого события в Лючине был основан православный храм. Так в землях латгалов до прибытия немецких завоевателей распространялась православная вера.

Древнерусское влияние на современные языки

Самым важным и неопровержимым свидетельством активных культурных и религиозных связей Древней Руси и балтийских народов является язык.

Если мы посмотрим на древнейший (церковный) пласт лексики в современном латышском или эстонском языке, то убедимся, что многие слова были заимствованы эстами и балтами еще до прихода крестоносцев.

Так, один из самых ранних древнерусизмов в латышском языке – baznīca. Это латышское слово восходит к древнерусскому "божьница", что значит "церковь".

Это слово распространилось в древнерусском языке больше, чем "церковь", и особенно часто оно фигурировало в летописных источниках. Например, "И повеле Лазорь взяти тело Игоря и повести в церковь святого Михаила, в Новгородскую божьницю, и ту вложиша и в гроб" (Лаврентьевская летопись, 1147 год).

Это заимствование отчетливо указывает на влияние древнерусской православной традиции на культуру и язык латгалов в XII веке.

Примечательны и такие заимствования в латышском языке, как krusts, grēks, karogs. Первые два легко расшифровываются – они восходят к древнерусизмам "крестъ", "грехъ". Третье слово исторически и генеалогически связано с древнерусским словом "хоругы" (в родительном падеже "хоругъве"), что значит "знамя, стяг".

В летописях слово встречалось довольно часто: "Аще роуская хороуговь станетъ на забролѣхъ, то кому чьсть оучиниши" (Ипатьевская летопись, 1228 год). Однако слово использовалось и в значении церковной хоругви (знамени с изображением Иисуса Христа и Пресвятой Богородицы). В дальнейшем оно закрепилось в латышском в несколько видоизмененном виде – karogs – и стало обозначать любой флаг или знамя.

В результате активных древнерусско-восточнобалтийских культурных контактов в латышском языке закрепились и такие церковные слова, как gavēt ("говеть", "разговеться") и svētki (восходит к "святцы", "святки" в значении православного праздника).

Любопытно и название русских у латышей – krievi. Это слово восходит к названию восточнославянского народа кривичей, которые жили в верховьях Западной Двины, Днепра и Волги. Именно кривичи основали древние города Полоцк и Изборск.

Одна из версий гласит, что в основе их языческого (доправославного) культа было верховное божество, которого обслуживал жрец Криве.

Филолог XVIII века Август Вильгельм Хупель предположил, что название высшего религиозного сановника у пруссов связано с этнонимом krievs, закрепившимся в латышской речи. Однако следует учитывать, что пруссы и восточные славяне – это генетически разные народы.

Некоторые филологи считают, что обозначение прусского священнослужителя со временем было спроецировано на князей Полоцка, которым ливы и латгалы платили дань.

В свою очередь видные исследователи балто-славянских контактов Борис Федорович Инфантьев и Александр Германович Лосев утверждают, что "кривами" могли называть древнерусских священников и проповедников, к которым "латыши иной раз обращались охотнее, чем к католическому капеллану".

В этом и в других заимствованиях раскрывается значимый вопрос о распространении православия в земле ливонской до прибытия крестоносцев.