В Риге судят активиста Александра Филея (Русский союз Латвии). Судят его за пост в соцсети "Фейсбук", посвященный годовщине событий 17 июня 1940 года. Филея обвиняют в совершении "публичного прославления, отрицания, оправдания и грубой тривиализации преступлений СССР против человечества, мира, Латвийской Республики и ее жителей".

В стране, где историческое прошлое и его интерпретация утверждаются силой уголовного закона, нормальная полемика невозможна. Зато в такой стране возможно преследование инакомыслящих. Это и происходит с магистрантом факультета гуманитарных наук Латвийского университета (программа русистики и славистики) и политическим активистом Александром Филеем.

Инакомыслие Филея, т. е. его несогласие с официальной исторической догмой, нашло свое выражение в посте "17 июня. С праздником" на страничке в социальной сети "Фейсбук".

В пространном и довольно сумбурном (на троечку с минусом) тексте Филей дал негативную оценку ульманисовской Латвии, "погруженной в диктаторской режим, который строился на принципах свирепого национализма", и положительно оценил акт "введения ограниченного контингента Красной армии", что привело к "скорому установлению советской власти".

Вместе с тем Филей подчеркнул ненасильственный характер перемен. "И хоть бы кто вздумал сопротивляться? [..] Вся латвийская армия, клявшаяся в верность "вадонису" (Карлису Ульманису – прим. автора), тут же влилась в ряды РККА. Безропотно и бестрепетно. [..] Все, как сказал классик латвийской политики (Карлис Ульманис – прим. автора), остались на своих местах", – написал Филей.

При этом податливость Латвии филолог оттенил непокорностью Финляндии и, наконец, порадовался перемене участи части латвийцев: "...Лето 1940 года принесло многим тысячам людей долгожданное освобождение от непосильного латифундистского гнета. Особенно бедным малоземельным крестьянам, подневольным батракам и обездоленным рабочим, а также студентам, которые в принудительном порядке отправлялись на лесоповал и торфозаготовки".

Совершенно ясно, что Филей смотрит на события лета 1940 года через призму интересов именно "бедных малоземельных крестьян, подневольных батраков и обездоленных рабочих", т. е. слоев населения, которым нечего было терять, кроме своих цепей. Однако современному Латвийскому государству плевать на трудящихся, оно представляет интересы совсем других слоев общества.

Цепи, остроумно окрашенные в цвета национального флага, служат надежными скрепами, обеспечивающими "безропотное и бестрепетное" молчание большинства, тогда как аппарат государственного насилия осуществляет подавление недовольства инакомыслящего меньшинства, почти как при Карлисе Ульманисе.

В последние годы аппарат насилия в Латвии резко активизировался. Уголовное преследование общественного деятеля Александра Гапоненко, журналиста Юрия Алексеева, борца с коррупцией в системе МВД Олега Бурака, политического активиста и публициста Александра Филея, все это звенья одной цепи, цепи удушения политического свободомыслия и разнообразия, служащих почвой для произрастания политической оппозиции, чего латышская этнократия стремится избежать.

Под маркой геополитического противостояния с Россией правящий режим выбивает из строя тех, кто способен озвучить и возглавить социальный протест против системы классового неравенства и угнетения и одновременно подает сигнал молчания более робким. Инстинкт самосохранения толкает режим к применению жестких мер особенно ввиду нарастающих экономических трудностей. Обезглавив движение протеста, правящие надеются избежать и самого движения, хотят подавить его в зародыше.

Фабрикация уголовных дел является средством формально легального устранения оппонентов. А приводными ремнями, запускающими в действие маховик делопроизводства и последующих репрессий служат аффилированные физические и юридические лица вроде "бдительных граждан" Дмитрия Голубева и Элиты Вейдемане, написавших доносы на Филея в Службу госбезопасности (СГБ), и Латвийского общества Музея оккупации, к которому СГБ обратилась за "экспертным заключением" по поводу высказываний Филея.

У драконов, как известно, всегда так: Первая голова жалуется Второй, а Вторая запрашивает экспертное мнение Третьей. Результат такой экспертизы заведомо известен. В данном случае он оказался негативным для Александра Филея, осмелившегося выразить сочувствие "бедным малоземельным крестьянам, подневольным батракам и обездоленным рабочим". С точки зрения латышской этнократии это дерзкая крамола, опасная ересь и оскорбление Величества.

Автор заключения, куратор экспозиции Латвийского музея оккупации, Dr. hist. Карлис Дамбитис предсказуемо обвинил Филея в "отражении односторонней точки зрения", обоснованной "селективными утверждениями и фактами", а его риторику назвал "лицемерной и лживой", поскольку: "...Указывая на внутриполитические несовершенства Латвии в тот момент, одновременно полностью игнорируются внешнеполитические процессы, из-за которых эти события были возможны. В этом случае замалчивается и не признается вина СССР в развязывании Второй мировой войны и его действия в подготовке и реализации оккупации Латвии".

Дело Филея: откуда взялись военные преступления, если не было войны?

Однако, выступая с опровержением мнения Филея, Дамбитис пошел по пути фальсификации позиции оппонента. Так, им сфальсифицирован первый же тезис, якобы взятый из анализируемого текста: "В Латвийской Республике существовал диктаторский националистический режим, поэтому СССР (Советский Союз) 17 июня 1940 года ввел в Латвию ограниченный контингент Красной армии". Данное утверждение отсутствует в тексте Филея. Тот не проводит прямой причинно-следственной связи между характером ульманисовского режима и вводом "ограниченного контингента".

Споря с Филеем, Дамбитис сам впадает в грех, в коем упрекает оппонента. По его словам, Ульманис, став единоличным диктатором, строил национальное государство, "одновременно сохраняя культурно-национальную автономию меньшинств, обеспечивая их представителям полноправные права подданных Латвии". Но о каком полноправии можно говорить в условиях диктатуры, и что это, как не "лицемерная и лживая риторика", которую способен разоблачить любой здравомыслящий человек? Дамбитис сам себя и разоблачает, указав, что в результате государственного переворота 15 мая 1934 года в Латвии была "прервана парламентская демократия", а вся власть сосредоточилась в руках одного человека. Вот вам и все полноправие.

Разумеется, ввод Красной армии в Латвию не связан с существовавшим в ней на тот момент строем. Тут Дамбитис прав, но Филей и не утверждал ничего подобного. Другое дело, что антинародный характер ульманисовского режима лишил его возможности оказать действенное сопротивление. Непопулярному диктатору просто не на кого было опереться.

Тем более бредовым, противоречащим элементарной логике, следует признать утверждение "эксперта" о том, что "Латвийская Республика и в условиях авторитарного режима гарантировала безопасность и защиту своих подданных". В этом высказывании лживо все, начиная с "Латвийской Республики", которой при Ульманисе не было по определению (где нет демократии, там нет республики), и заканчивая "гарантиями безопасности и защиты". Чего стоят гарантии, исполнение коих зависит от одного слова диктатора, озабоченного исключительно личной безопасностью? Кого защитили гарантии авторитарного режима? Никого. Ульманисовский режим прогнил насквозь вместе со своим "вождем" и его "гарантиями".

Он не заслуживает ничего, кроме презрения. Этим презрением полон пост Филея и этого-то презрения не может простить ему нынешний этнократический режим, родственный ульманисовскому и потому страшащийся однажды разделить его участь.

Не выдерживает критики заявление Дамбитиса о будто бы агрессивной внешней политике СССР, тем более в свете его же указания на общую оборонительную направленность советских внешнеполитических мероприятий (СССР действовал "с целью обеспечить свои границы и подготовиться к потенциальному вооруженному конфликту с нацистской Германией").

На оборонительный характер советской внешней политики указывает и Договор о ненападении с Германией, который Дамбитис почему-то забирает в кавычки. Он акцентирует наличие секретных протоколов к советско-германскому пакту, но забывает упомянуть об их необязательности для третьих стран.

Ведь сам по себе пакт о ненападении между Германией и СССР не предрешал судьбу Латвии, как не предрешил он, к примеру, судьбы Финляндии. Самоустранение Германии от участия в прибалтийских делах не может оправдать бездействия руководства Латвии в деле защиты ее государственного суверенитета. Еще раз – суверенитет любого государства должен опираться прежде всего на внутренние ресурсы, на готовность жителей с оружием в руках выступить на защиту отечества, а именно этой готовности не наблюдалось в стране в 1940 году. На Советский Союз смотрели с надеждой как на единственную реальную силу, способную противостоять натиску Германии.

Пакт Молотова – Мунтерса: история соглашения с СССР

С другой стороны, Дамбитис "полностью игнорирует внешнеполитические процессы", толкнувшие Советский Союз к заключению соглашения с гитлеровской Германией. Он также необоснованно перекладывает на СССР ответственность за Вторую мировую войну, умалчивая о решающей роли в развязывании войны нынешних союзников Латвии по НАТО – Великобритании и Франции. Ведь именно Лондон и Париж допустили вооружение Германии, аншлюс Австрии, раздел и аннексию Чехословакии и, дав формальные гарантии Польше, оставили ее один на один с агрессором.

Нет нужды разбирать все доводы "эксперта". Чаще всего он спорит с превратно понятой и интерпретированной, а то и с им же самим сконструированной позицией оппонента. Это старая, хорошо отработанная тактика критиков марксизма, известная еще со времен Карла Поппера и его эпигонов, и даже ранее.

Что касается случаев, когда Дамбитис исправляет фактологические ошибки, допущенные Филеем, то это еще надо додуматься – проверять историческую фактологию в рамках судебного процесса.

Эдак можно засудить любого нерадивого школьника или студента, а то и самого Dr. hist. Карлиса Дамбитиса.

В целом последний совершает то самое деяние, в котором обвиняет Филея, а именно "отражает одностороннюю точку зрения", обоснованную "селективными утверждениями и фактами". И со стороны Дамбитиса это настоящее преступление – преступление против науки. Своим проступком Дамбитис запятнал доброе имя ученого. Он опустился до сведения счетов с идейным противником путем подбора и подтягивания удобных для его концепции утверждений и фактов, коим придается вес доказательств в уголовном процессе.

Если суд согласится признать их таковыми, это ляжет тяжким грузом на репутацию отечественной исторической науки, которая на наших глазах превращается в моноидеологию, не терпящую возражений и свободной дискуссии, т. е. в антинауку, в своего рода религию, ибо нет науки там, где отсутствует плюрализм мнений. В свою очередь латышским историкам, подобно Дамбитису, грозит незавидная участь превратиться в догматиков, в служителей псевдоисторического культа, в прислужников правящего режима.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.