Великая отечественная война, не секрет, изменила судьбу практически любой семьи нашей, прежде огромной страны. Более того: она изменила ее в поколениях. И распад СССР тут ничего ни для кого не изменил и не "переиграл". Это тот поезд, с которого нельзя соскочить. Этот материал – о людях самой мирной профессии, врачах, на войне. Но прежде всего он о том, что война, это не только либо зверство – либо героизм. На ней есть место и естественным, светлым человеческим чувствам. Только на войне они тоже требуют мужества и героизма. В отличие от мирной жизни.
Говорят, у войны не женское лицо. Но это история о двух женщинах, военных медиках. Первая встретила войну зрелой 38-летней женщиной с высшим медицинским образованием. Вторая 15-летней девчонкой, успев окончить только первый курс медучилища. Они выполняли свой гуманный долг на разных фронтах и никогда не знали друг друга. Первая из них через много лет после войны стала моей (автор Александр Шамров – прим. Baltnews) бабушкой. А вторая, гораздо позже, героиней одного из самых моих лучших очерков о ветеранах.
А еще это история о маленькой девочке Наденьке. Которая тоже прошла всю войну и встретила Победу на руинах поверженного Кенигсберга. И эта девочка оказалась моей мамой.
Если завтра война…
Анну Ивановну Ганзикову призвали в августе 1941-го. Трудно сказать, почему она решила взять с собой Наденьку, которой на тот момент не исполнилось и трех лет. Наша семейная легенда гласит, что бабушка сказала так: "Или вместе погибнем – или выживем. Но мы будем с тобой до конца!" То есть, все дело в особой привязанности матери к позднему ребенку? Но ведь командование этих чувств не разделяло. Как на этом уровне удалось все организовать? Думаю, тут дело в другом. В августе 41-го, несмотря на неудачи первых полутора месяцев войны, очень многие еще свято верили в советскую военную доктрину, успешно популяризованную в песне из кинофильма "Если завтра война" (1938):
"Мы войны не хотим, но себя защитим,
Оборону крепим мы недаром,
И на вражьей земле мы врага разгромим
Малой кровью, могучим ударом!"
Как я слышал от ветеранов, тогда еще была жива надежда, что к весне, максимум – лету 1942-го война победно закончится. Мы будем преимущественно наступать, а значит, в эвакогоспитале, находящемся за пределами театра военных действий, где и предстояло служить Анне Ганзиковой, будет безопасно. Так моя мама попала на войну.
Реальность оказалась не настолько радужной. То немцы идут в прорыв, то госпиталь перемещается вслед за наступающими нашими – и оказывается практически в полосе боевых действий. Пришлось бабушке служить и в санитарном эшелоне. А в нарушении всех международных договоренностей, немецкая авиация атаковала наши санитарные поезда. И первое, что ясно запомнилось в жизни маленькой Наденьке, – это вой немецких самолетов, пикирующих на состав из теплушек… Грохот взрывов… Тупое хлопанье пуль, пробивающих вагоны… А потом труп женщины-беженки: в шубе, но без головы…
Были и налеты на села, где квартировал госпиталь. В одном таком селе, когда Анна Ганзикова была на службе, в воздухе как раз появились немецкие "асы". Обычно моя мама пережидала, вместе с квартирной хозяйкой, воздушную тревогу в подполе. Но тут словно кто-то толкнул хозяйку под руку! Она схватила маленькую Наденьку на руки – и бегом кинулась в поле. А спустя еще минут двадцать, когда к дому подбежала военврач Ганзикова, — на его месте зияла лишь огромная, дымящаяся воронка! Я не знаю, сколько седых волос на голове у моей бабушки появилось в те минуты, что она стояла на ее краю... Прежде, чем повернулась – и увидела свою дочь, целой и невредимой, на руках у той, так и оставшейся для меня навсегда неизвестной, местной жительницы.
Читаю "Военный билет" офицера запаса Анны Ганзиковой. Калининский фронт (город Калинин). Станция (или "станица", непонятно) Семижарово (видимо, фронт тот же). Западный фронт, Смоленская область (видимо, госпиталь квартировал во множестве сел). Западный фронт: Невель, потом Шауляй. И наконец, вот оно: 1-2 Прибалтийский фронты. Это уже штурм Кенигсберга. Номер эвакогоспиталя везде – один и тот же: ЭГ № 2659. Вот вам и "спокойная служба за пределами театра военных действий"… И наконец, уже после Победы: 3-й Прибалтийский фронт, ГЛР № 221 (госпиталь легко раненных). Это городок Хайнрихсвальде (ныне Славск Калининградской области).
Так не бывает!
Ровно за месяц до конца войны, 9 апреля 1945-го, наши войска взяли очередной "неприступный бастион" Третьего Рейха, Кенигсберг. Гитлеровцы дрались отчаянно. Из агонизирующего Рейха поступали взаимоисключающие приказы: "любой ценой остаться в живых" и "любой ценой удержать город". И лишь когда четыре советских армии, взяв город в кольцо, отрезали немцам выход к военному порту Пилау (ныне Балтийск), а в самом Кенигсберге уже не осталось ни одного целого здания, главнокомандующий Отто Ляш предпочел все же выжить и подписал капитуляцию.
Конечно, всего этого маленькая Наденька не знала. Но в те дни она маму совсем не видела...
Где-то между руинами Кенигсберга и остановился госпиталь, где служила капитан Ганзикова. Окончательно, до Победы. Этот день моей маме запомнился, как "странный". Вокруг вдруг снова началась яростная стрельба, все бегают… Но все почему-то веселые, обнимаются. И даже дяди плачут… "Ведь так не бывает… Так не бывает", – думала Наденька Друзьякова. А ее хватали на руки, тискали, целовали – и радостно кричали: "Ведь Победа! Победа же!" А моя мама тогда и не понимала значения этого слова… Ей было шесть лет. И первые ее мирные воспоминания, это огромные, почти до неба, руины битого кирпича и торчащие из-под них ноги мертвого немецкого солдата.
Совсем другая история
В начале ноября 1945-го, еще как офицер, Анна Ганзикова получила назначение в Ригу. Через две недели ее уволили в запас в звании майора, но уже на следующий день она приступила к выполнению своих служебных обязанностей в том же военном госпитале, только уже в качестве гражданского специалиста.
Конечно, теперь она была более свободна в своем выборе. Анна Ганзикова очень хотела уехать вместе с дочкой на свою родину, в Воронежскую область. А там пойти работать простым сельским врачом, чтобы помогать живущим среди разрухи землякам. Даже написала сестре письмо с этой идеей. Та ответила довольно резко: "Ты что, сдурела?!! Тут вообще жрать нечего. Сиди там, где сидишь!" А в это время из лежащей в руинах и голодной послевоенной России в новоиспеченную Латвийскую ССР шли эшелоны с продовольствием для местного населения.
К слову сказать, семью моего отца – бабушку с пятерыми детьми, мал мала меньше – пригнали сюда из Псковской области те самые, как она рассказывала, нынешние "национальные герои", латышские легионеры. Пригнали, как рабов для Третьего Рейха. Вот так наша семья "оккупировала" Латвию. Но все это – уже совсем другая история…
Ты можешь изменить весь мир
Аню Морозову, в отличии от Анны Ганзиковой, в армию никто не призывал. Ей было 15 лет и она не годилась по возрасту. Но и на "дочь полка" уже тоже не тянула. Дело было в Крыму. Фактически к отступающей армии она присоединилась "по знакомству": помогла старшая сокурсница, которая уже достигла призывного возраста. Начинала свой фронтовой путь Аня Морозова "на подхвате". Приходилось и стирать, и борщи варить, и ползком добывать питьевую воду вблизи немецких окопов, и даже ставить сигнальные флажки на минном поле.
А закончила войну она полноправным офицером медслужбы дивизиона реактивных установок "Катюша", пройдя вместе с ним половину Европы. В победном мае 1945-го Анне Морозовой не было еще и 20 лет. Все, что произошло между этими периодами времени, по праву достойно романа или киносценария. Бегло пересказывать нет смысла, лучше обратиться к очерку-первоисточнику. Здесь я хотел бы рассказать всего лишь два эпизода, которые случились на военных дорогах этой девушки из "сороковых – роковых". Их я обычно вспоминаю, а случается – рассказываю, когда слышу предельно банальную сентенцию: "Да, многое вокруг неправильно. Но что я могу сделать, один?" Я обычно отвечаю: "Ты, один, можешь изменить весь мир".
Первый случай произошел под Севастополем, когда Аня уже выполняла обязанности санинструктора. Однажды она ползла во время боевого затишья по "ничейной" земле, между нашими и немецкими окопами. Искала и перевязывала наших раненых солдат, вытаскивала с поля боя.
Вдруг ей попался молодой немецкий солдат, лет 18-ти, которому взрывом оторвало ногу. Да, это был враг и эти враги принесли бездну зла на нашу землю, но сейчас он не был врагом. Это был просто раненый человек, истекающий кровью. К тому же, ведь еще вчера мы были с немцами друзьями. Помните, как у Владимира Высоцкого?
"А до войны вот этот склон
Немецкий парень брал с тобою,
Он падал вниз, но был спасен,
А вот сейчас, быть может, он
Свой автомат готовит к бою".
Аня наложила немцу жгут на ногу и что-то прошептала по-немецки. Язык она знала: ведь совсем недавно они, выражаясь по-современному, тусовались с поволжскими немцами. Вскоре немецкого солдата забрали свои. Разумеется, потом санинструктора Морозову "в угрожающей форме" допрашивал офицер СМЕРШа. Но за Аню вступился ее командир и открытым текстом сказал офицеру, что если с девчонкой что-то случится, то в ближайшем же бою смершевец "падет смертью храбрых".
А тот немец разыскал Анну Морозову лет через десять после войны. Долгие годы они были в теплых, дружеских отношениях. Он помогал Анне Осиповне чем мог, вплоть до ее кончины в 2012-м.
Но меня интересует другое: задумываются ли его внуки и правнуки этого немца, что они родились и живут на свете только благодаря простой русской девчонке-санинструктору?
Второй случай произошел, когда Аня Морозова оказалась в плену. Это было, когда немцы уже полностью оккупировали Крым. До последнего держал оборону только расчет огромного, установленного на обрывистом берегу корабельного орудия. Пленных построили в колонны и погнали. Кого в концлагерь, кого в рабство, в Германию. Аня к тому моменту была уже тяжело больна: температура под 40. А больных и обессиливших немцы пристреливали. Поэтому какое-то время девушка старалась идти, скрывая свою болезнь. Но силы неизбежно закончились… Девушка отстала от колонны, опустилась на обочину, а потом сползла в кювет.
Идущие позади колонны два немецких солдата, – может, всего лет на пять старше Ани, – как раз и выполняли черную работу по "утилизации". Один из них уже привычно поднял автомат. Вдруг второй резко вздернул его ствол вверх, что-то крикнул своему напарнику и подтолкнул его вслед уходящей колонне. Так Аня Морозова осталась жить.
Изменил ли этот поступок немецкого солдата "весь мир"? Как знать… Спустя годы Анна Осиповна Морозова была назначена заведующей родильным отделением 1-й Рижской городской больницы и отработала в этой должности 38 лет. Если роды проходят тяжело, с осложнениями, очень важно, чтобы работа отделения была филигранно отлажена. И здесь очень важна личность руководителя. Когда все хорошо, об этом мало, кто думает, – начинают думать, только когда все плохо. Сдружившись с Анной Осиповной после интервью, почти как с родной бабушкой, я убежден: в должности заведующей она была на своем месте в жизни.
То есть, добрая половина рижан в советское время была рождена "под руководством" Анны Осиповны Морозовой. Кем они стали? Что написали, изобрели, построили? Но в числе этих рижан – и я. И кто его знает: может быть, я пишу эти строки только потому, что когда-то один немецкий солдат, среди бреда военного зверства, плюнул и на приказ, и на всю нацистскую пропаганду – и поступил по велению души и совести?
Оставаться Человеком
Точно так же – изменил ли мир "незаметный подвиг" моей родной бабушки, Анны Ивановны Ганзиковой? Спустя много лет, держа в руках ее Орден Красной Звезды, я задумался: за что же у рядового военврача, хоть и офицера, у той заботливой и доброй старушки, которую я помню, такая серьезная боевая награда? На сайте Министерства обороны РФ, где публикуется информация о всех награжденных в годы Великой отечественной, я разыскал приказ о ее награждении. Цитирую буквально, сохранив стилистику оригинала:
"Тов. Ганзкова, работая начальником эвакуационного отделения, не считаясь с временем по несколько суток не уходя с отделения в период боев за Кенигсберг обеспечила уход за ранеными, питание их и эвакуацию по назначению. За этот период через ее отделение прошло свыше 3.1/2 тысяч раненых. Многие из них давали прекрасные отзывы о работе тов. Ганзиковой по-матерински чутко и внимательно отзывающейся на все запросы раненых."
Подумалось, действительно, сколько солдат, прошедших через ее отделение, остались живы только потому, что все было сделано грамотно, быстро, – а еще искренне, как сказано в приказе, "по-матерински"? Остались живы только потому, что майор Ганзикова, не жалея себя, работала на износ, даже забыв на эти дни о любимой дочурке? Остались живы потому, что в той неразберихе штурма начальник отделения умела во все вникнуть, что надо – пресечь, а что надо – организовать? А еще потому, что у нее всегда находилось для каждого теплое и искреннее слово? Сколько у этих солдат потом родилось детей? Внуков? Правнуков? Что они написали, изобрели, открыли?
Но это лишь вторая часть приказа о награждении. В первой, среди перечисления должностных обязанностей, которые военврач Ганзикова выполняла в сортировочном эвакогоспитале, вдруг попадается предложение: "Участница ряда боевых операций". У нас в семье никогда ни о чем подобном не говорили… Да и трудно представить мою бабушку, какой я ее помню, с автоматом в руках. Но, может быть, мы просто так никогда и не узнали всей правды о ее военном пути? Или мы просто не можем себе до конца представить, а что же такое война.
Но прежде всего Анна Ивановна Ганзикова была врачом. Когда я родился, бабушка вышла на пенсию. Но я знал, что она никогда не брала от пациентов подарки, даже конфеты. Только цветы. Вот, кстати, это – насчет конфет – мне, ребенку, казалось очень неправильным. Однажды я сказал об этом бабушке. Взяв меня за плечи, она пристально посмотрела мне в глаза. "А если ты завтра заболеешь, а у тебя не будет конфет? – Спросила бабушка. – Что ты тогда будешь делать?"
Обе главных героини этого материала – женщины разного возраста и разной судьбы. Их жизнь сделала похожей Великая отечественная война. А еще их профессия. Вернее, отношение к ней. И это даже символично, что их звали одинаково – Аннами. Как я сказал бабушке после истории с конфетами: "Я понял: доктор, это тот, кто всегда придет на помощь".
Сегодня, спустя 76 лет после Победы, нам надо помнить о той войне отнюдь уже не для них, немногих, оставшихся еще с нами, совсем стареньких и седых ветеранов. Нам надо это делать, чтобы знать: человек может быть Человеком даже в самые бесчеловечные времена.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен