Русских, проживающих вне России, насчитывается примерно 20 миллионов человек. У этих людей могут быть разные интересы и ценности. Можно ли как-то выявить общие черты у русской нации, смогут ли они сохранить родной язык и что может ожидать русских в Прибалтике, Baltnews рассказал сопредседатель партии "Русский союз Латвии", депутат Рижской думы Мирослав Митрофанов.
– Г-н Митрофанов, на недавней конференции "Проблемы консолидации русской нации" вы обозначили две русские нации – политическую и этническую. В чем отличие этих понятий?
– Для начала хочу отметить, что любая схема – это, прежде всего, условность. Если кто-то выстроит более изящную схему, я с удовольствием ее поддержу. Однако на данный момент мне кажется, что лучше всего "русский вопрос" как раз описывает схема двух наций. Между ними нет конфронтации, то есть нельзя сказать, что политическая и этническая нации – это "белые" и "красные". Нет, это общности в значительной степени пересекающиеся и дополняющие друг друга.
К русской этнической нации принадлежат люди, для которых русский язык, русская идентичность и историческая традиция являются первоочередными. Вот, разбуди человека ночью, спроси у него, кто он по национальности, он сразу скажет – русский, независимо от того, где он живет – в России, Америке или Европе.
При этом могу сказать, что знание языка здесь не всегда важно – я знаю нескольких людей во Франции, являющихся праправнуками русских эмигрантов времен революции. И для них родной язык французский, на русском они говорят не очень хорошо, но в то же время считают себя русскими. И наоборот – для многих казахов или киргизов, живущих в соответствующих странах, русский язык является родным, но при этом они русскими себя не считают.
Что же касается политической нации, то здесь важна принадлежность к современной России как государству, то есть эти люди ощущают с ней бóльшую связь, чем с любым другим государством.
Понятно, если разбудить ночью среднестатистического человека в России, он скажет, что из всех стран ему ближе Россия, притом неважно русский он, башкир, татарин или дагестанец. Тогда как если ночью разбудить меня или многих моих товарищей, то мы скажем, что нам ближе Латвия. Мы здесь живем, платим налоги и пытаемся влиять на происходящее в этой стране.
Как пересекаются политическая и этническая нации? Переставьте себе руки, пожимающие друг друга, они соприкасаются ладонями, и это то, что у этих двух наций общее, тогда как пальцы, имеющиеся у двух рук, – различное.
Поэтому в самом распространенном случае русский человек, проживающий в России, принадлежит как к русской политической, так и этнической нации. Тогда как "пальцы" политической нации – это те россияне, которые проживают в России, но не являются русскими по национальности.
Если же такую же аналогию проводить с русскими, живущими за рубежом, то они по большей части как раз этническая нация, которая, безусловно, входит в русский народ, но далеко не все они входят в русскую политическую нацию. Они не платят налоги в России, не влияют на происходящее в этой стране, да и являются, по большей части, гражданами других стран. Хотя, конечно, на каждое правило, найдется исключение, и определенная часть зарубежных русских как раз может ощущать связь с Россией, чем со страной проживания.
– Разные опросы фиксируют, что некоторая часть жителей Латвии как раз ощущает больше причастность к России, чем к Латвии. С чем это связано?
– Да, причем здесь неважно и гражданство – эти люди есть как среди граждан России, так и среди неграждан и граждан Латвии. Их, по разным оценкам, где-то 10–14%, и я таких людей встречал. Большинство их них довольно солидного возраста, хотя есть и те, кто заметно моложе. Они все говорят, что они россияне, живущие в Латвии. Это нормально и лишний раз доказывает, что русские Латвии разные, и нельзя их всех "грести под одну гребенку".
Говоря же о причинах подобной идентификации, на мой взгляд, многое связано в том числе и с разделением информационных потоков.
Я хорошо помню конец 80-ых и начало 90-ых, когда латыши жили событиями в Латвии и все, что происходит в Москве, воспринимали через призму того, как это повлияет на Латвию. А большинство русского населения тогда не владело латышским языком и не жило проблемами Латвии, а больше было погружено в то, что происходило на союзном уровне – в Москве. И после возобновления независимости Латвии часть этой русской публики продолжила говорить и читать только на русском.
Я помню наши выборы в 1993 году, когда на вопрос "Что вас волнует?" люди начинали рассказывать о… Ельцине! Когда мы спрашивали про Латвию, оказывалось, что ситуация в стране проживания мало известна и не интересна. На мой взгляд, сохранение мощного российского информационного пространства плюс отсутствие сопоставимых каналов коммуникации в Латвии – это главный фактор, который закрепил и удержал часть русских Латвии в орбите притяжения современной России.
Конечно, по сравнению с 90-ыми годами, сейчас эта группа несколько уменьшилась, и по мере того, как русские начинают более свободно пользоваться латышским языком для получения информации, думаю, она будет медленно сокращаться. Вообще, многих ее представителей, особенно среднего возраста, я бы назвал живущими во внутренней эмиграции. Люди создали себе информационную капсулу и исключились из местных реалий.
Доходит до смешного, когда мы употребляем относительно русских Латвии термин "русское меньшинство", нас пытаются убедить, что это неверно, и русские – это великий народ. Да, в мировом масштабе это так, но применительно к Латвии, русские здесь меньшинство, и прав у них становится меньше. И где же здесь величие нации, когда у нее безнаказанно отнимают образование на родном языке?
Русские Латвии – классическое национальное меньшинство, не обладающее при этом всеми классическими правами меньшинства. В образовании нам отказывают явочным путем, в русской топонимике и использовании родного языка при общении с чиновниками – на основании оговорок, сделанных Латвией при ратификации Рамочной конвенции.
– Вы отмечали, что у заметной части русскоязычных людей, живущих за пределами России, развилась новая идентичность, которая основана на дистанцировании от русской исторической традиции и попытках избавиться от русского языка. Как так получилось?
– Да, эти люди уже не принадлежат ни к политической, ни к этнической русской нации. Они сделали выбор в пользу другой идентичности, несмотря на то, что родной язык у них был и остается русский. Это значительная часть населения Украины, и на будущее русскоязычных украинцев в долгосрочной перспективе я смотрю без оптимизма. Государственная машина Украины как раз заряжена на бескомпромиссную ассимиляцию – фактически переход русскоязычного большинства страны на украинский язык и западноукраинскую культуру.
В построении нации существует три этапа. Сначала объединяется группа энтузиастов-единомышленников. В случае Украины это западноукраинская и киевская интеллигенция, которая еще и в советское время была довольно националистической. Потом, когда наступает время перемен, эта организованная сила постепенно берет власть, причем снизу. С ней просто некому конкурировать.
На Украине так и не появилось никакой сопоставимой по масштабам "прорусской" элиты. После взятия власти украинскими националистами уже государство становится инструментом украинизации. А на третьем этапе уже широкие массы, являющиеся изначально объектом украинизации, сами становятся ее инструментом.
На мой взгляд, сейчас Украина находится между вторым и третьим этапом. Государство давит, заменяя идентичность, а общество постепенно принимает правила игры и начинает транслировать их дальше.
Эксперты меня поправляют, говоря, что ситуация на Украине неоднозначная, да, я согласен. Если геополитика изменится, то многие люди на востоке Украины без всякого сопротивления согласятся вернуться на русский язык, и забудут как страшный сон попытки навязывания западноукраинской идентичности. Но подобная русская "языковая реконкиста" возможна лишь в ближайшие 10–20 лет, потом будет пройдена точка невозврата.
Такая тенденция характерна и для других стран постсоветского пространства, некоторые попытки политического и культурного отдаления мы наблюдаем в Белоруссии, также мы видим постепенный переход от кириллицы на латиницу в Казахстане, ну и более близкая нам ситуация в Латвии. Правда, Латвия все же не так далеко зашла, как Украина, потому что объективно украинский и русский языки имеют больше общего, чем латышский и русский. Поэтому у нас процесс языковой ассимиляции требует больших усилий.
Кроме того, действия латышской элиты по ассимиляции русскоязычного населения противоречивы. С одной стороны – жесткая латышизация русского образования и запрет на русский язык в разных сферах жизни, изгнание русского языка с телевидения…
Но, с другой стороны, дверь в латышскую, даже профессиональную, элиту для русских остается почти закрытой. То есть русские платят высокую цену, отказываясь от родного языка, но ничего не получают взамен. Если мы посмотрим, сколько ассимилированных русских работает в государственных учреждениях, то это ничтожное количество по отношению к тем русским, которые свободно говорят на латышском языке и на политическом уровне поддерживают установки латышских партий.
Почему так происходит?
Конкуренцию никто не отменял, и латышская элита чувствует, что латышская молодежь недостаточно конкурентоспособна по отношению к ассимилированным русским, чтобы полностью открывать им дорогу к тем престижным позициям, которые занимают латыши по крови.
Сказывается иной, более широкий и креативный культурный бэкграунд русских семей, который не исчезает полностью в первом поколении после языковой ассимиляции.
Поэтому в Латвии для доступа в привилегированную этническую группу задаются более жесткие критерии, чем в той же Украине. Там хватит и худо-бедно говорить на украинском языке правильные с точки зрения властей вещи, а в Латвии даже блестящего знания языка и поддержки государственной идеологии обычно недостаточно.
– А насколько эти ассимиляционные процессы в Латвии характерны для русских, живущих в ней? Поддерживают ли их большинство русского населения?
– Недавний опрос русскоязычных Латвии как раз показал, что абсолютное большинство хочет сохранения своего языка и культуры и желает обучения для своих детей на родном языке. Однако ассимиляционные процессы все же заметны. Если какая-то семья решила ассимилироваться, то она идет до конца – вплоть до смены имен и отрицания русских корней.
Я таких людей встречал и могу сказать, что они выглядят интеллектуально беднее по отношению к своим сверстникам, которые остались в рамках русской культуры, освоив параллельно латышский язык. То есть двуязычие и принадлежность к обеим культурам на данный момент создают более комфортные условия не только в практической жизни, но и для развития личности.
Существует феномен "глубокого русского мышления". Когда мы мыслим и обсуждаем что-то на русском языке, наши мысли и слова сопровождаются богатым историческим контекстом и многослойными литературными смыслами.
Несмотря на все усилия государственной системы, добивающейся упрощения нашей культуры путем отсечения русского контекста, его запаса пока хватает. Русская традиция остается ценной и привлекательной.
В ближайшие десятилетия русскоязычная молодежь в Латвии массово не начнет отказываться от русского языка.
Но надо понимать, что у государства есть огромный гандикап – это время. Уже как минимум 30 лет латвийские государственные механизмы действуют в направлении принудительной ассимиляции русских. И явно от этой политики государство не собирается отказываться. Ассимиляция захлебнется только при условии, если из постсоветского населения возникнет народ, принимающий свою идентичность. Да, да – не российскую, не латышскую, а особую идентичность русских Латвии.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.