Преподавателей Латвийского университета мягко, но убедительно просят готовиться к переходу на английский язык. В школы приходят методические указания о необходимости уделить больше внимания освоению английской речевой культуры. При этом возникает ощущение, что глава страны Эгилс Левитс забыл про все остальные дела и думает лишь об одном – как бы половчее ущемить права русских.
Дескать, работодатель не вправе требовать знания языка, не являющегося официальным в Евросоюзе (более чем толстый намек на русский язык). Более того, он же разжег межнациональную рознь, назвав русский язык "последствием оккупации". И вишенка на тортик – инициатива по объявлению 15 октября – дня неграждан – днем государственного языка.
Тут же возникает вопрос – если все делалось ради укрепления позиций латышского языка, то почему теперь повсюду провозглашается идея переходить на английский? Пусть не сейчас, а в долгосрочной перспективе, но тенденция имеется. Спрашивается, за что боролись? Лишь за то, чтобы, избавившись от "диктата" русского языка, почувствовать на себе диктат английского?
Латышский язык в составе империи
Как себя чувствовал латышский язык в прежние эпохи? Формирование научно-академической и литературной нормы современного языка пришлось на эпоху первого поколения латышской национальной интеллигенции – младолатышей.
Они занимались гуманитарным творчеством и зачастую были ориентированы на Россию и русскую культуру. Собственно, весь Прибалтийский край был частью Российской империи, и младолатыши (равно как и младоэстонцы и прочие младонации) мыслили в государственнических, имперских традициях.
Первый культурно-этнографический проект – сбор дайн (народных песен), организованный писателем, философом и фольклористом Кришьяном Бароном – пришелся на расцвет русской журналистской мысли. Его публикации в газете Pēterburgas avīzes отражали тематику младолатышского "пробуждения".
Первый масштабный образовательный проект латышей – бесплатные библиотеки и навигационная школа в Ганнуше (Айнажи), организованный Кришьяном Валдемаром при активной поддержке Российского географического общества. Наконец, первые серьезные языковые реформы – это кружок лингвистов при Латышском обществе Риги.
Самые видные – Атис Кронвальд и Юрис Алунанс, которые составили первые крупные словари латышского языка. Оба занимались языкотворчеством и ввели в латышский язык несколько сотен новых слов.
Например, с легкого пера Кронвальда в обиходный латышский язык вошли такие слова, как gleznot (писать картины), burtnīca (тетрадь), dzeja (поэзия), vēsture (история), vēstule (письмо), cietoksnis (крепость), līdzekļi (средства), nākotne (будущее).
Сам латышский язык долгое время находился под влиянием немецкой письменной традиции. Все дело в том, что долгое время тексты на латышском языке, преимущественно религиозно-нравоучительного содержания, создавались немецкими пасторами. Они коверкали живой разговорный стиль и перестраивали естественный порядок слов в соответствии с закономерностями немецкого синтаксиса. Это не способствовало развитию лингвистической традиции вплоть до младолатышской эпохи.
Антинемецкие настроения латышской интеллигенции были очевидны. Местный лингвист Юрис Бар еще в 1847 году в сборнике "Магазин" опубликовал проект реформы латышской орфографии, который был реализован через несколько десятков лет. Именно разработкам Бара латышский язык обязан своей нынешней системой графики.
В дальнейшем труд лингвистов первого поколения был продолжен авторитетными последователями – Янисом Эндзелином и Карлисом Мюлленбахом. Особенно активны были латышские филологи, лексикографы и публицисты перед Первой мировой войной.
В первое десятилетие XX века наблюдался расцвет латышской публицистики. Издавались общественные и литературные журналы, газеты, пособия. Латышские стихотворцы успешно переводили поэтическое творчество русских классиков пушкинской эпохи и своих современников, поэтов Серебряного века, с которыми латышская творческая интеллигенция поддерживала тесные культурные контакты. Конечно, это все влияло на формирование латышской литературной нормы.
Имперским реформаторам латышского языка были чужды национализм и ксенофобия. Да, их отличала резкая неприязнь к остзейским культуртрегерам, которые стремились призвать латышей к подчинению и постоянно ссылались на "многовековые порядки". Дескать, испокон веков немцы господствуют в Прибалтийском крае, и русские никогда не выступали против.
Но времена менялись, и Российская империя все больше была заинтересована в межнациональном мире на стратегически значимых областях, особенно – приграничных. В фокусе повышенного внимания правительства находились и Прибалтийские губернии. Главная задача – добиться гармоничного сосуществования между народами Прибалтики. Для этого были хороши два способа – гуманитарно-просветительский (создание культурного канона молодых наций) и экономический (интенсивная индустриализация региона).
Рождение латышского языкового национализма
Даже во время политических пертурбаций временное правительство Латвии, дабы заручиться поддержкой многонационального населения, предоставило всем народам образовательную (школьную) автономию еще в декабре 1919 года. В дальнейшем отцы-составители латвийской конституции постарались сделать языковую стратегию независимой Латвии в целом демократичной и в чем-то даже образцовой.
Принципы натурализации для новограждан и языковых ущемлений в ней не были прописаны. Все люди, которые исторически были связаны с Прибалтийским краем Российской империи, имели право получить подданство Латвии в результате оптации (свободного выбора). Исключение – беженцы, в основном этнические русские, которые стали обладателями нансеновских паспортов. Однако импровизации начались потом.
Впервые обострился школьный вопрос на парламентских дебатах начала 1930-х годов. Министр культуры и просвещения Атис Кениньш выступил категорически против финансирования государственных школ, в которых обучение происходило не на латышском языке.
Это было грубое нарушение конституционных принципов Латвии. Для той допереворотной республики это был шаг беспрецедентный.
На защиту русских школ встали как русская интеллигенция, так и многие латышские общественные активисты в основном левых убеждений.
Особую роль в защите образования на русском и других языках сыграл архиепископ Иоанн (Поммер), выступавший с трибуны Сейма. Другие видные и авторитетные представители русской культуры и русской общественно-политической жизни тоже не оценили антидемократическую инициативу Кениньша.
Но гайки закручивались стремительно. Прародителя латышского национализма было не остановить. Именно Атис Кениньш впервые в политической практике ввел в моду травлю по национально-языковому признаку. Например, он отказался продлевать официальный контракт Александре Федоровой – выдающемуся балетмейстеру Национального театра оперы и балета. Она, дескать, не освоила латышский язык.
Репрессии, правда, в мягкой форме, коснулись и других русских деятелей культуры в доселе мультикультурной Латвии. А уже после того, как Карлис Улманис распустил парламент, в выборах средств для подавления культурной активности нацменьшинств и вовсе перестали стесняться. Первым делом диктатор распустил профсоюзы, ликвидировал политических конкурентов и оказал колоссальное давление на школы национальных меньшинств.
С личностью Кениньша связан один исторический анекдот. Классик русской литературы Иван Алексеевич Бунин, находясь в Риге, встретился с местным министром Кениньшем. Тот заговорил с писателем по-немецки, хотя русским владел совершенно свободно. Бунин же заговорил с чиновником на французском языке. И после этого господин Кениньш вспомнил великий и могучий.
Правда, непонятно, о чем после такого эпизода можно говорить серьезно. В любом случае, Атис Кениньш умудрился боком войти и в историю мировой литературы самим фактом своего кратковременного общения с Иваном Алексеевичем Буниным.
Путь к лингвоциду
В дальнейшем в условии развития идеологии европейского фашизма в Латвии начались акты лингвоцида. Улманис и его окружение категорически не терпели латгальского языка, фактически лишив его официального статуса. Параллельно осуществлялась стратегия на маргинализацию и ассимиляцию ливов.
И дальше последовали другие расправы с исконными языковыми культурами Латвии. Первая – это изгнание из республики общины прибалтийских немцев, что привело к исчезновению традиции немецкого языка в Латвии. Вторая – это Холокост, приведший к фактическому исчезновению языка восточноевропейских евреев – идиш.
Золотой же век латышской словесности пришелся на советскую эпоху. Развитие литературного творчества, поощрение культурной жизни в самых разных аспектах, активное становление переводческой школы, масштабные издания научных публикаций на классическом латышском языке.
В Латвии функционировала конструктивная форма билингвизма. Латышское население с каждым годом все лучше осваивало разговорную и письменную нормы русского языка. Молодых латышей брали в ведущие вузы РСФСР по квотам, зачастую отказывая в поступлении этническим русским из Латвии, Литвы и Эстонии.
В свою очередь, местная коммунистическая администрация отказалась от требований к русским по овладению латышским языком. Исключения были. Латышский язык добросовестно изучали только те, кто этого очень хотел.
Например, деятели культуры и искусства – скульпторы, архитекторы, дизайнеры, – получавшие профильное образование на латышском языке. Или отдельные энтузиасты, например, харьковчанин Адольф Яковлевич Шапиро, театральный режиссер, по приезде в Латвийскую ССР добровольно выучил латышский язык.
Сегодняшняя ситуация в Латвии в научном ключе может быть определена как череда попыток лингвоцида в отношении русского языка и русской культуры. Сам термин "лингвоцид", введенный в 1967 году, предполагает комплекс мер, направленных на вытеснение и ликвидацию того или иного языка, но не путем физического уничтожения его носителей, а при помощи планомерной ассимиляции.
Примеров много. Франкистская Испания практиковала яростный лингвоцид в отношении каталонцев и басков. Французские власти учинили лингвоцид окситанцев и бретонцев. Яростными поклонниками политики лингвоцида были британцы, принявшие в 1897 году закон об образовании, согласно которому говорить на гэльском (шотландском) языке и вовсе запрещалось.
Памятен и лингвоцид славянских языков Германии – верхнелужицкого и нижнелужицкого. Тогда – после Второй мировой войны – власти ГДР сосредоточили все усилия на уничтожении культурного канона славянских народов (сорбов), которые по всем показателям являются исконными жителями Германии.
Данные акты лингвоцида в истории европейских государств до сих пор не получили осуждения со стороны международных организаций, которые по идее должны отвечать за защиту и сохранность уязвимых языков.
Обвинение Латвии в лингвоциде все чаще звучат на официальном уровне. В ноябре 2018 года Русский союз Латвии (РСЛ) организовал акцию поддержки русских школ Латвии под лозунгом: "Стоп лингвоциду в Латвии". Лозунг был предложен политтехнологом Юрием Петропавловским. Однако стоит отметить, что юридическая практика обвинений в лингвоциде того или иного режима не имеет прецедентов, а законодательная база не разработана. Не исключено, что со временем понятие "лингвоцид" будет взято на вооружение международными судебными инстанциями.
Однако лингвоглобализация идет своим ходом. Увлекшись борьбой с русским языком, латвийские власти упустили важный фактор языка как политэкономического капитала. Латышский язык таким капиталом не обладает. И объективно не выдерживает конкуренции с крупными ведущими языками Европы и мира.
В свою очередь, современная элита Латвии ориентирована на глобалистскую концепцию. А это значит, что они не будут иметь ничего против постепенной англицизации основных сфер жизни республики. Ведь в образ английского языка как языка цивилизованного мира вкладываются огромные финансовые и организационные ресурсы.
Что же касается русского языка – он неизбежно будет иметь хождение в Прибалтике как значимый язык межнационального общения, несмотря на отчаянные и бессмысленные попытки этому противостоять.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен