Депутат Рижской думы: жалобы в ЕСПЧ по русским школам Латвии могут быть вечными

Здание Европейского суда по правам человека (ЕСПЧ) в Страсбурге
© Sputnik / Доминик Вомер

Андрей Солопенко

Правозащитник, депутат Рижской думы от РСЛ Владимир Бузаев рассказал о том, как отреагировал ЕСПЧ на иски в защиту школ национальных меньшинств в Латвии.

Латвийский комитет по правам человека (ЛКПЧ) 1 сентября отправил в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ) свои пояснения к ответам правительства на вопросы по делу о переводе школ нацменьшинств на латышский язык, которое сейчас находится на контроле в ЕСПЧ.

О том, какие аргументы предоставило правительство Латвии, что ответили в ЛКПЧ и чего ожидать в дальнейшем по искам в защиту школ нацменьшинств, Baltnews поговорил с одним из авторов исков – правозащитником и депутатом Рижской думы Владимиром Бузаевым.

Владимир Бузаев на международной дискуссии "70 лет Декларации прав человека - права для всех или для избранных?"
© Sputnik
Владимир Бузаев на международной дискуссии "70 лет Декларации прав человека - права для всех или для избранных?"

– Г-н Бузаев, известно, что по подготовленным вами искам по переводу школ нацменьшинств на латышский язык ЕСПЧ запросил мнение правительства, а вам до 1 сентября нужно было прокомментировать правительственный ответ. Что же ответило суду правительство и каковы были ваши аргументы в защиту школ нацменьшинств?

– Для начала я хочу отметить, что процессы в ЕСПЧ являются жестко регламентированным механизмом, и мало сказать и доказать, что ты прав, – необходимо еще при этом соблюсти определенные правила игры. Они закреплены частично в регламенте ЕСПЧ, а частично – просто в практике. Как исходная жалоба, так и последующий обмен мнениями между сторонами излагаются в трех номинациях.

Первое – это описание фактов, второе – описание имеющего отношение к делу внутреннего, а также международного законодательства и правоприменительной практики, ну и, наконец, третье – это сам вопрос применения Европейской конвенции.

Сразу могу сказать, что этот механизм приспособлен для индивидуальных жалоб: вот человек родился, вырос, его права нарушили – он начал аккуратно все обжаловать в судах, дошел до самого конца и после этого у него возникло право обращения в ЕСПЧ. А когда одновременно нарушаются права более ста тысяч человек, приходится от стандарта отклоняться.

Поэтому описание фактов по каждой семье в упрощенной форме выглядит так: у человека дети учатся, один – в первом классе, другой – в седьмом. И, соответственно, с такого-то момента к ним применили все, что, на наш взгляд, нельзя было применять. Зато львиная доля отведенного для фактов места уходит на описание самой русской школы и процесса вытеснения в ней из преподавания родного языка, реакции меньшинств на это, а также проведенных ООН в десятках стран "полевых" исследований и составленных на их основе международных рекомендаций о том, что так делать нельзя.

Обычно изложение фактов пишет аппарат суда, прочитав жалобу, с которой обратился индивид. Однако в данном случае, когда он отобрал восемь жалоб от десяти семей, постаравшись охватить все ступени образования и все его виды – то есть публичные и частные школы, ЕСПЧ не решился писать изложение фактов и поручил это сделать правительству.

Увидев, как правительство с этим справилось, разочарованный суд написал нам письмо, где просил особое внимание уделить изложению фактов, которое подало правительство, заявив, что он хочет видеть наше мнение по ним в отдельном документе и предупредил, что, если мы там что-то не допишем, то он будет опираться на мнение правительства.

Ну, а второй затребованный ЕСПЧ документ – это, собственно, комментарии к тому, как правительство хочет применять Европейскую конвенцию, то есть не хочет никак, считая, что она неприменима вообще. Описание местной русской школы у правительства заняло всего три абзаца – мол, "оккупация" изменила демографическую ситуацию, была создана сегрегированная система школ, русификации подверглись также и латышские школы.

Ну, а что касается русских школ, то туда "согнали" все нацменьшинства и "заставили" их учиться на русском языке. Это, по мнению правительства, не соответствует международным нормам и правам человека, с чем оно и борется. И как раз самым последним этапом этой "борьбы" (кое-где он так и назван "самым последним", а кое-где – "позднейшим", т.е. имеющим продолжение) и считается нынешняя эскалация внедрения в обучение нацменьшинств латышского языка.

– А что-нибудь о самой "Реформе–2018" в ответах правительства есть?

– Что же касается описания самой "Реформы–2018", то правительство впихнуло ее в раздел "Законодательство и правоприменительная практика", который ЕСПЧ формально не просил нас комментировать. Вдобавок, в том же разделе правительство из множества рекомендаций Латвии, сводящихся к предложениям отменить реформу, упомянуло только лишь самое мягкое мнение Венецианской комиссии – мол, с публичными школами все в порядке, а перевод на латышский язык частных школ и детских садов вызывает беспокойство.

Ко всему прочему, правительство умудрилось превратить факты в аргументы, вообще не сопровождающиеся доказательствами. Например, о сегрегированной системе образования, заведомо таковой не являющейся хотя бы потому, что и сейчас, и в советское время можно было отдать ребенка как в латышскую, так и в русскую школу по свободному выбору родителей. Постулат о "сегрегированной системе" взяла за основу и Венецианская комиссия, последовательно применявшая его в неутешительных для нас выводах.

Другой пример: Венецианская комиссия обратила внимание, что русскоязычных в Латвии – 37% населения, а по программам нацменьшинств учится только 28% учеников. Она решила, что это один из признаков сегрегированной системы, от которой родители пытаются отказаться. Но в действительности в силу давления на русских, в том числе выразившегося и в низкой рождаемости, лиц школьного возраста среди нацменьшинств именно 28%.

Этот факт, к сожалению, получается из достаточно сложных статистических выкладок, которые удалось опубликовать только в трудах ЛКПЧ. Сослаться на мнение каких-либо латвийских академических кругов невозможно, и приходится расчеты приводить полностью.

Относительно русификации "оккупантами" третьих меньшинств – белорусов, украинцев и других – нам пришлось приводить обобщенные данные переписей населения: в 1989 году примерно половина третьих нацменьшинств, использовала в семье свой родной язык, в 2000 году таких осталось только четверть, а в 2011 - вообще меньше 1%.

Из статистики возник и аргумент о том, зачем вообще нужна реформа: мол, школьники плохо знают государственный язык, это затрудняет их карьеру и интеграцию в общество. При этом и правительство, и Венецианская комиссия опираются на результаты экзаменов по латышскому языку в русских школах. Но ведь правительство само создало эти результаты, кардинально изменив правила игры несколькими годами ранее.

Так, в основной школе изменили градацию оценок, крайне жестко приравняв их к условиям на рынке труда, и для того, чтобы получить категорию C1, нужно набрать 90% баллов, что и среди латышей встречается крайне редко. Тогда как в средней школе ввели единую систему преподавания латышского языка, как родного, что крайне не одобряется международными инстанциями и тем же Европейским судом: свежий пример венгерских школьников в Румынии – приговор октября 2020 – неоднократно нами цитируется.

Кроме этого, по латышскому языку введен еще и единый экзамен, а это то же самое, что организовать соревнование по плаванию между слонами и дельфинами и с удивлением констатировать, что дельфины плавают лучше слонов. То есть заведомое поставление двух неравных групп в одинаковые условия.

Это аргумент в том числе и с переводом на латышский язык других предметов. Ведь понятно же, что уровень знаний упадет, за примерами далеко ходить не надо. Когда в некоторых странах Африки обучение в школах перешло с английского на родной племенной язык учащихся, несмотря на то, что там не было ни литературы, ни методики, в отличие от русского языка, где все это есть, у детей резко улучшилась успеваемость.

Поэтому стандартная критика правительственного документа, ответ на каждый абзац, заведомо не проходила. Мы после долгих споров, просто последовательно изложили историю латвийской системы образования нацменьшинств, взяв за основу поданные нами иски. К примеру, вместо результатов экзаменов мы взяли результат последнего – 2014 года репрезентативного опроса, из которого следует, что 80% выпускников русских школ знают латышский язык хорошо или отлично, и в отказе от образования на родном языке просто не нуждаются. Остальные 20% знают язык на уровне, позволяющем свободно общаться, но не получать на нем полноценное образование. Их удел – чернорабочие или члены преступных группировок.

Все выкладки с необходимыми ссылками на официальную статистику мы убрали в приложения. В результате получился рекомендуемый стандартами 30-ти страничный документ с двумя приложениями общим объемом в 60 страниц. Как к такому нестандартному подходу в нестандартной ситуации отнесется суд – мне не известно.

Правда, близкие по структуре наши описания непосредственно в исках уже прошли двойной фильтр – единоличного судью, усмотревшему в "Реформе–2018" проблемы с Конвенцией, а потом и 5-ю секцию ЕСПЧ, сумевшую обобщить 8 тыс. страниц присланной им информации. Именно столько и составляют сложенные в стопку 199 зарегистрированных в ЕСПЧ наших исков и вполне внятных вопросов правительству.

– Как продвигалось дело с описанием изменений законодательства и правоприменительной практики?

– Там правительство очень много написало, и можно составить хорошее представление об изменениях в этой сфере. Правда, о стандартах основного и среднего образования оно не написало ни слова, хотя там тоже изменилось много чего. Как, например, первая рекомендуемая модель – уже с первого класса не менее 80% обучения на латышском языке. Но мы же все понимаем, что такое первая рекомендуемая правительством модель – это предложение, от которого в ряде случаев нельзя отказаться.

Такие аргументы мы тоже использовали, что есть закон, но он не просто открывает лакуны, чтобы ограничить право на образование на родном языке, но этими лакунами пользуются сплошь и рядом. Второй пример, это уменьшение в стандартах вдвое уроков русского языка и литературы. Причем не только в основной школе, но и в средней, где этот предмет вообще факультатив по выбору. Но если ученик его все-таки выберет, то уроков у него будет вдвое меньше, чем до реформы.

Также интересно, что правительство упомянуло различные конвенции, касающиеся образования, но не все. Например, ключевую конвенцию о запрещении дискриминации в образовании – ЮНЕСКО, 1960 года, оно предпочло не упоминать. А там совершенно четко написано, что частные школы трогать нельзя, и естественно, что мы эту конвенцию привели. Тогда как в описании Рамочной конвенции о защите нацменьшинств, ничего не было сказано о статье 4 на запрет дискриминации по принадлежности к нацменьшинствам и главное, правительство не привело статью 15 о праве нацменьшинств участвовать в принятии решений, их касающихся.

Кроме этого, разумеется, мы привели все заключения Специальных докладчиков ООН правительству, а также рекомендации трех комитетов ООН и Комитета министров Совета Европы, говорящих о необходимости отмены этой реформы и важности обучения на родном языке. Жаль, что время интервью подходит к концу, и не удалось ни слова сказать о втором документе – споре по существу применения Конвенции, где мы отвечали на замечания правительства абзац в абзац.

– Какова дальнейшая процедура исков, долго ждать результата?

– Это совершенно непредсказуемо. Суд сам определит сроки. Но, думаю, если он вообще примет наши аргументы, как поданные в соответствии с правилами, то станет просить у правительства, прокомментировать их. Правительство, конечно, что-то ответит, там достаточно [много] хорошо оплачиваемых и образованных работников, которые мотивированы на результат. Также возможен и другой вариант, самый худший: что ЕСПЧ, довольный тем, что он всех опросил, на пять лет забудет об этом процессе.

Чтобы этого не случилось, суду нужно постоянно напоминать, что не все так просто и проблема по-прежнему есть. При этом школьные иски совершенно не похожи на нормальные иски в ЕСПЧ, о чем я говорил в самом начале интервью. Я не исключаю того, что подача подобных жалоб может быть вечной. И шестимесячный период может начинаться для каждого поколения школьников из первых, седьмых и десятых [классов] каждый раз с 1 сентября.

Ведь сейчас как раз это и произошло. Первый раз школьники, пошедшие в первый класс, получили свои 50% и более на латышском языке, седьмой класс – они учились в пропорции 50/50, а теперь 80/20, десятый класс – они учатся полностью на латышском. Так что с 1 сентября отсчитывается шестимесячный срок, а с 1 февраля четырехмесячный срок подачи жалоб. В исках второй волны мы как раз подали так жалобы и суд не нашел никаких нарушений. Обычно он сразу говорит, что срок не соблюден и все отклоняет, но в наших исках такого не было. Даже правительство по этому поводу ничего не возразило.

Так что я призываю всех неравнодушных родителей, чьи дети пошли в первый, седьмой и десятый классы подавать очередные типовые иски в ЕСПЧ, ведь только такой массовостью можно показать суду, что проблема есть и ее не следует забывать. Как это сделать – найдете в группе на Facebook "Русское образование в Латвии".

Ссылки по теме