Партия Русский союз Латвии (РСЛ) обратилась к родителям с призывом включиться в борьбу за право выбора языка обучения для их детей и тем самым повлиять на судьбу русскоязычного образования в Латвии.
Наиболее действенным в условиях ограничения свободы собраний методом борьбы руководство РСЛ признает массовую подачу исков в Европейский суд по правам человека (ЕСПЧ). У родителей, чьи дети в этом учебном году впервые столкнулись с сокращением часов преподавания на родном языке, остается всего один месяц для того, чтобы не на словах, а на деле вступиться за своего ребенка.
О состоянии судебного разбирательства по делу "реформы" русского школьного и дошкольного образования в Латвии Baltnews побеседовал с сопредседателем Латвийского комитета по правам человека (ЛКПЧ), депутатом РСЛ в Рижской думе Владимиром Бузаевым.
– Г-н Бузаев, как на сегодняшний день выглядит коммуникация между ЕСПЧ, правительством Латвии и ЛКПЧ, который в вашем лице представляет интересы родителей русскоязычных детей в споре с государством?
– С правительством нам крупно повезло. Его бы экспортировать куда-нибудь, в какую-нибудь враждебную страну. Очень скоро от этой страны ничего не останется.
В середине марта, сразу после того, как о нашей "реформе" образования крайне нелицеприятно отозвался Комитет ООН по экономическим, социальным и культурным правам, и к нему присоединился Комитет министров Совета Европы, который для ЕСПЧ является еще более авторитетным источником мнений, суд направил правительству Латвии большое письмо с вопросами по существу восьми жалоб из около двухсот к нему поступивших.
Правительство Латвии получило срок для ответа – до начала июля. Все переварив, правительство 8 июля разразилось меморандумом на 97 страниц, не считая приложений. В этом меморандуме нас только что дураками не называют.
Дескать, мы и внутренние судебные инстанции неправильно прошли, и статус жертв утратили, и приписываем Европейской конвенции по правам человека, по которой работает ЕСПЧ, что там никогда не было написано, и поэтому правительство просит наши иски отклонить без рассмотрения, предварительно признав, что мы вообще не имели права обращаться в ЕСПЧ. Ну а если в крайнем случае иски будут все же рассмотрены, то ЕСПЧ должен признать, что никаких нарушений Конвенции Латвия в случае с переводом обучения на латышский язык в школах национальных меньшинств не допустила.
1 сентября я отправил суду пояснения к меморандуму правительства, после чего правительство Латвии в свою очередь откомментировало наши комментарии, и в начале ноября суд прислал этот 77-страничный документ нам. В сопроводительном письме суд строго указал, что комментировать нам ничего не надо, если только не появятся новые факты. Таким образом, суд счел коммуникацию достаточной.
– Как вы оцениваете последний по времени комментарий правительства Латвии?
– В принципе, если соперник крайне недоволен тем, что я написал, это свидетельствует о том, что, по-видимому, я все сделал правильно. Но я только сегодня начал читать последнее слово правительства Латвии.
Так, в пункте шестом правительство жутко возмущается принадлежащим мне расчетом, по которому оно затратило ровно 37 секунд для принятия правил Кабинета министров, регулирующих язык общения с детьми в детских садиках.
Они возмущенно пишут, что я взял доступное мне время начала и конца заседания и аккуратно поделил на количество рассмотренных в ходе этого заседания вопросов. Дескать, я не мог определить таким способом, сколько времени рассматривался каждый вопрос в отдельности.
После чего можно было бы ожидать, что правительство возьмет аудиозапись этого своего заседания и уточнит время, потраченное им на обсуждение спорного вопроса: выступил министр А, ему возразил министр В, министр С попросил объяснить и т.д. Но оно этого не сделало, ограничившись констатацией того, что если одно поделить на другое, то это еще не значит, что каждый вопрос рассматривался ровно 37 секунд.
– Этот пункт, пожалуй, не требует комментария ЛКПЧ.
– Я думаю, что судьи – люди здравомыслящие и поймут, что, если бы у правительства было доказательство глубокого рассмотрения вопроса по детским садикам, оно бы его привело.
А так, они подняли аудиограмму заседания и, по-видимому, обнаружили, что те самые 37 секунд и потратили. Мало того, они еще и возмущаются: как же так, мы в обществе широко обсуждали проблему образования, вот и Конституционный суд в своих решениях привел массу аргументов на тему обсуждения проблемы с представителями национальных меньшинств. И тут же ссылаются на решение суда, которое к детским садам не имеет никакого отношения.
Или пункт 27 (всего их 130), в котором утверждается: "так же, как и телесные наказания в деле Кэмпбелл и др. против Великобритании (1982), были признаны неотъемлемой частью процесса образования, язык обучения в Латвии, является неотъемлемой частью процесса, посредством которого школа пытается достичь цели, […] поставленной перед системой образования". Правительство уравняло розги и латышский язык, и тут я с ним спорить не буду, как вы понимаете.
Я не успел еще полностью ознакомиться с комментариями правительства, поскольку только-только закончил составление первых шести 37-страничных жалоб в ЕСПЧ третьей волны и вздохнул с облегчением. Эти жалобы призваны напомнить суду о том, что проблема существует, родители и дети страдают, и суду надо работать побыстрее.
– Вы вздохнули с облегчением, а я (автор Александр Малнач – прим. Baltnews) вздыхаю с огорчением по поводу малого количества этих жалоб. Похоже, родители не особо активны в деле защиты права своих детей на образование на русском языке.
– Это наша команда еще не успела мобилизовать родителей. Кроме того, надо было обновить ядро аргументации, общее для всех жалоб.
Теперь можно активнее работать с родителями, и процесс наращивания числа жалоб пойдет. В этот призыв пока около 40 родителей заполнили анкеты на портале https://parents.lv/anketa/. Сейчас имеют право подавать жалобы родители первоклассников, семиклассников, десятиклассников и старших дошколят.
– В чем состояло обновление ядра аргументации родительских жалоб?
– Добавились заключения международных организаций. Это, в частности, уже упомянутый в начале интервью Комитет ООН по экономическим, социальным и культурным правам и Комитет министров Совета Европы, которые дали убойные для Латвии заключения.
Учтена и наша летняя перепалка с правительством Латвии. В частности, наши оппоненты особенно возражали против применения ст. 8 Конвенции, говорящей о праве на неприкосновенность личной и семейной жизни. В этом плане мною актуализируется прецедент из практики самого ЕСПЧ, который доказывает, что право на развитие личности защищается именно этой статьей Конвенции, тогда как "реформа" очевидным образом угрожает развитию личности ребенка.
Кроме того, в октябре 2020 года появился еще один хороший прецедент в процессе венгерских школьников против Румынии, в котором истцы жаловались на дискриминацию при сдаче экзаменов. В Румынии по сравнению с Латвией очень благоприятные условия сдачи экзаменов для детей из семей национальных меньшинств. Честно говоря, сам не понял, чем они там недовольны, но суд дал интересное определение вообще обучению на языке нацменьшинств.
Правительство Латвии утверждает, что Конвенция никак вообще не защищает право на выбор языка обучения, а суд разразился длинной тирадой о том, что нацменьшинства – очень уважаемая часть населения Европы и нужно всячески развивать их язык, особенно как средство образования, что является ценностью не только для самих меньшинств, но и для того общества, в котором они состоят.
Наконец, пришлось обновить все статистические данные с учетом ликвидации портала Центрального статистического управления (ЦСУ) с постепенным переводом всех таблиц на правительственный портал.
– Все же не очень понятно, почему ЕСПЧ из почти двух сотен жалоб отобрал только восемь от десяти семей?
– Это вам может сказать только тот человек, который принимал решение. А я понимаю так, что суд оказался в достаточно трудном положении, потому что такое большое количество жалоб на одну тему хотя и встречалось в его практике, например, жалобы нескольких сот пенсионеров МВД из Польши, но не часто.
Такие дела чисто физически крайне трудно обрабатывать. У нас они были на двух языках: по общественным школам – на русском, а по частным школам и детским садикам – на английском.
Их, возможно, обрабатывали разные структуры суда. Но они явно проанализировали всю совокупность жалоб и подобрали жалобы для передачи правительству очень аккуратно таким образом, чтобы покрыть все ступени и все виды образования.
– Можно было ограничиться исками, уже принятыми судом к рассмотрению?
– Суд непредсказуем. Главная его отрицательная черта в том, что дела в нем имеют обыкновение зависать на долгие годы. Поэтому главное, что побуждает нас к подаче новых жалоб, – это чтобы суд все время был в напряжении.
Он ведь не знает, то ли мы подадим эти шесть жалоб, то ли шестьсот. Суду от нас известно уже, что пострадало 75 тысяч семей. Продолжая подавать жалобы, мы стимулируем суд к тому, чтобы он быстрее работал. Плюс аргументация совершенствуется.
– Срок подачи жалоб не изменился – полгода с момента поражения в правах, или он снижен до четырех месяцев?
– В данном случае срок отсчитывается от 1 сентября, когда дети впервые подверглись, так сказать, репрессиям. Например, первоклассники. Сокращение срока до четырех месяцев акцептировали все страны, но вступает оно в силу с 1 февраля будущего года.
– То есть для пострадавших этой волны в силе остается прежний срок?
– Для подачи анкет – 31 декабря. Еще месяц уйдет на подготовку исков. Это работа кропотливая.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен