Под пафосные речи и под свет радужных софитов в Киеве была принята новая, самая жесткая редакция закона о государственном языке.
Теперь на Украине в сфере услуг можно будет использовать только украинский язык. Языковые рестрикции прицельно бьют по частному бизнесу.
Предприятия и организации всех форм собственности, в том числе интернет-магазины, отныне будут обслуживать потребителей на украинском языке. Правда, если клиент нижайше попросит обслужить его на любом другом языке, то к нему могут снизойти.
Репрессивная языковая политика – это прибалтийское ноу-хау, здесь спорить не получится. Такое ощущение, что киевским законодателям на ушко нашептывают добрые советы латвийские языковеды, обучая малоопытных партнеров, как правильно отстаивать национал-лингвистические ценности.
И как поядренее ущемить носителей русского языка, то есть, на самом деле, самих себя.
И снова танцы на граблях
Созрел вопрос: кто будет контролировать исполнение закона и карать тех, кто осмелится его преступить?
Ответ – языковой омбудсмен, призванный отслеживать нарушения и налагать штрафы. Эту должность занимает филолог и экс-нардеп Тарас Креминь, которому нужно было срочно подыскать место работы.
Тарас будет тем самым лицом, которому любой желающий сможет подать жалобу на нарушение языкового закона.
Парадокс: омбудсмен изначально – защитник угнетенных и обездоленных, а в украинском контексте это будет карающий инквизитор.
Более того, у уполномоченного по защите государственного языка (это не выдержка из сатиры Гоголя – так полностью звучит название должности) будет право привлекать для борьбы с инакоязычными госполицию и чиновников разных уровней.
Однако в первую очередь, подчеркивают законоправцы, за новым языковым порядком должны будут следить сами потребители.
Предчувствую, как потомственные сикофанты и кверулянты точат перья и готовятся к расправе над своими ближними. Это неизбежно. Законы такого рода высвобождают самые низменные инстинкты широких масс населения.
И если в Латвии или Эстонии речь шла о создании привилегированных условий для латышей и эстонцев в ущерб русским, для которых ни латышский, ни эстонский не является родным, то на Украине противостоять друг другу будут люди, у которых родной язык общий, то есть русский.
И не надо вешать лапшу на уши по поводу того, что в Киеве, Харькове, Одессе, Николаеве все сплошь украинофоны. Сама история современного украинского языка как полноценного языка едва ли насчитывает полтора века.
До этого речь шла не более чем о группах говоров, выросших на стыке исторического взаимодействия русского и польского языков. А малороссы до политических потрясений начала XX столетия были русскими людьми. Николай Васильевич Гоголь тому вечно живой пример.
Репрессивно-лингвистический опыт пришелся по нраву украинцам
Еще в Латвийской ССР в 1989 году был принят либерально-подкупающий закон о языках, в котором оговаривалось принципиальное равноправие русского и латышского языков – с легким перевесом в пользу второго. Тогда модно было идти навстречу меньшинствам из нацреспублик, "настрадавшимся под советским игом".
А ораторы из "Народного фронта" вкупе с газетными щелкоперами того времени дружно окучивали русское население Латвии на предмет отсутствия даже малейшего намека на языковую дискриминацию. И доверчивые русские приняли этот закон как данность, а многие даже не заметили его принятия – не до того было.
Зато после того, как отгорели костры баррикад и отгремели выстрелы на Бастионной горке, оперившиеся власти независимой Латвии поверили в свою безнаказанность и оттянулись по полной программе.
Март 1992 года. Охочими до русской крови депутатами последнего Верховного совета Латвии был принят языковой закон в самой радикальной его редакции. Государственным языком стал латышский.
Ему предоставлялись колоссальные преимущества в сферах получения информации в государственных и частных учреждениях, а также на рынке труда.
Национал-маргиналы потирали руки и требовали большей тщательности в правовом ущемлении бывших собратьев по СССР.
Итак, в чем суть закона. Во-первых, тотальная латышизация сферы госуслуг. Никакой коммуникации на русском не предусматривалось. Лишь одно послабление – возможность подачи письменного заявления от частного лица на одном из четырех языков – латышском, английском, немецком и русском.
Драматизм последствий, к которому привела эта норма, недооценен до сих пор.
Представьте ситуацию – простой русский рабочий потерял работу в связи с закрытием его предприятия (рабочих были сотни тысяч, предприятий – десятки, если не сотни).
Он остался без средств существования с женой и двумя маленькими детьми. Ему нужно выживать. Для начала следует обратиться за социальной помощью, за консультацией, за разъяснением прав, за моральной поддержкой, в конце концов. Но слушать его никто не будет.
Обслуживание предписывалось только на латышском, которым подавляющее большинство русских не владеет – за ненадобностью и ввиду активного нежелания латышских соотечественников расширять число говорящих на латышском в советское время.
Во-вторых, редакция закона вводила полный запрет на размещение визуальной информации в общественном пространстве на любом языке, кроме латышского. Вывески, рекламные объявления, социальная и коммерческая реклама, обращения к гражданам (а через полтора года – и негражданам), названия улиц – тотальная дерусификация зашагала по республике.
Латышские националисты с глумливым улюлюканьем принялись стирать кириллицу с лица латвийских городов и деревень. По сей день на узких улочках Риги внимательный глаз заметит таблички советского образца, на которых русский шрифт будет беспощадно заретуширован.
Однако самой суровой стала третья редакция закона. Норма предписывала требование владеть латышским языком для всех трудозанятых жителей Латвии. И это было предпосылкой к настоящей катастрофе.
Сотни тысяч людей после поднятия голосующих рук и постановки автографов на официальную документацию оказались выдавлены за правовое поле.
Не владеешь латышским – скатертью дорога. Этот третий пункт закона о языке марта 1992 года погубил огромное количество людей и стал классическим проявлением первого в постсоветской истории лингвоэтноцида, за который пока никто не ответил. Разве что перед историей.
Зловещая "аттестация"
Примечательно, что все работники госпредприятий и частных фирм, получивших среднее и высшее образование на русском языке, были принуждены пройти языковую аттестацию.
Именно с тех пор слово "аплиециба" (удостоверение о владении латышским языком на определенную категорию) обрело зловещий, апокалиптический смысл.
Закон об "аплиецибах" был принят 25 мая 1992 года. Назывался он чинно и гладко: "О положении об аттестации на знание государственного языка и порядке прохождения аттестации".
А на деле он стал роковым водоразделом, который пролег между русским и латышским населением республики – и разделяет его по сей день.
Аттестация означала сдачу полноценного экзамена на владение латышским языком, который состоял из письменной и устной части.
При этом освоение госязыка должно было происходить в условиях резкого ухудшения материального положения, зверино-махровой русофобии, разделения семей, угрозой выселения из денационализированного дома, общего гуманитарно-мировоззренческого кризиса.
Учителей латышского языка под рукой не было, профессиональных курсов и квалифицированных методик тоже. Выживай сам, как знаешь. К тому же со временем с трехуровневой градации владения латышским языком власти Латвии перешли к шестиуровневой.
Есть все основания, чтобы хотя бы декларативно причислить русских людей, переживших лингвотеррор девяностых, к жертвам репрессивного режима. А со временем – кто знает – и найти адекватное юридическое решение.
Ведь на практике языковая аттестация коснулась всех русскоязычных жителей Латвии. По подсчетам правительства Латвии, экзаменацию на начальном этапе прошли четыреста сорок тысяч человек. И не все, очевидно, прошли ее успешно, а значит, оказались лишены легальных средств к существованию.
Известно, что после декабря 1992 года промышленные предприятия, общеобразовательные школы и вузы – всего сто восемь учреждений – просили власти продлить аттестацию для своих сотрудников. Многие люди вынуждены были проходить аттестацию повторно, даже по три-четыре раза.
Так Латвия первой провела лингвоэтноцид большой части своего населения, которое за полвека советского строя внесло колоссальный вклад в развитие республики и своим самоотверженным трудом фактически обеспечило для притеснителей кормовую базу, используемую ими до сегодняшнего дня.
Что будет на Украине – предположить нетрудно. Латвийский пример тому наука.
Как показывает историческая практика, общество наиболее радикально делится именно по культурно-языковому признаку. Хочешь построить разделенное общество – создай языковую проблему. Еще одна постсоветская республика пошла по этому опасному пути. Но история все запомнит.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции.
Подписывайтесь на Baltnews в Яндекс.Дзен